– Я.
– А как ты там вообще оказалась?
– Так и быть. Расскажу. Я поссорилась со своим двоюродным братом. Он все время шутил, что в первом же бою я стану красной, как носач. – Соль шутки от меня ускользнула. – И никогда не забывал прибавить, что мои старшие сестры оставят меня совсем без наследства.
– Это правда или тоже юмор такой?
– Да какой юмор! – Расхаживая вокруг гудящего синтезатора, Ресту-Влайя в сердцах пнула семейство ни в чем не повинных желтоголовых грибов. – Все идет к тому, что мне придется искать средства к существованию на скучной правительственной службе. Исцеляющим каллиграфом или графическим панегиристом! – Обоих терминов я не понял, несмотря на всю широту познаний в тойлангском языке. – А ведь у меня другие планы на будущее. Поэтому я поссорилась со своим братом и ушла из его войска.
– Так ты дезертир, что ли? – Я ухмыльнулся.
«Где ак-ти-вант? Где ак-ти-вант?» – выбивало барабанную дробь мое сердце, но я уже втянулся в беседу и симулировал заинтересованность рассказом Ресту-Влайи вполне успешно. В конце концов, мне действительно было интересно.
– Нет. В правительственной армии мой уход был бы дезертирством. В благородных войсках каждый подчиняется командиру только из уважения. Если не уважаешь – можешь вести себя так, как сам считаешь нужным.
– Ты ушла без всякой цели?
– Не совсем. Я ушла, чтобы совершить громкий подвиг. Это, по нашим законам, позволит мне получить половину всего наследства. У меня будет собственный звездолет, плавающий замок, четыреста четыре списка древней поэзии…
Ресту-Влайя пустилась в обстоятельное перечисление. Семейство у нее получалось небедное.
«Где активант?!!»
– …и даже экипаж для праздничного выезда в День Кометы!
– Надо понимать, твоим громким подвигом стал я?
– Да. Я знала, где идут настоящие бои, и пошла туда. Я обнаружила на дороге засаду наших правительственных войск. Я подумала, раз они кого-то поджидают, этот кто-то скоро появится. Я отошла подальше, выпустила наблюдательный бот и затаилась. Потом появились шаровики. Я подозвала их и направила к дороге. Тут прилетели вы, раскрыли засаду, обстреляли ее и почти сразу всех наших солдат перебили. Потом вы повели себя странно и выпрыгнули из машин. Но когда начали рваться наши снаряды, я поняла, что вас обстреливают издалека, выпустила шаровики и сама побежала к вам.
– Все наши погибли?
– Почти все были убиты на месте во время обстрела. Еще троих уничтожила я при помощи шаровиков и лучевого пистолета, – без колебаний призналась Ресту-Влайя. – Ты не обижаешься на мои слова?
Я, как и большинство профессиональных военных, к подобным вещам нечувствителен. Тем более что меня интересовали сейчас обстоятельства не морального, а практического свойства.
– Нет. Итак, погибли все? Кроме меня?
– Мне трудно ответить на твой вопрос. Когда я уносила тебя в лес, все ваши лежали без движения. Скафандры на них были прожжены или разорваны осколками.
– Ты не заметила ничего странного?
– Какого рода странное я должна была заметить?
– Кто-нибудь из наших солдат горел? С ног до головы? То есть… было такое впечатление, что он окисляется с бурным выделением тепловой энергии?
– Я знаю, что такое горение. Но свободное горение в этой атмосфере затруднено, – наставительно сказала Ресту-Влайя.
– Вот именно! Никто не горел так, будто со стороны специально нагнетали кислород?
Я пытался выяснить, не была ли Ресту-Влайя свидетельницей катализации активанта.
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Мне важно знать, как умерли мои люди, – обтекаемо ответил я.
– А потом ты будешь плакать? – поинтересовалась Ресту-Влайя. Похоже, она расценила мое подозрительное любопытство как проявление чувствительности.
– Может быть.
«Неужели я ошибся насчет активанта? Может, я видел всего лишь неизвестное нам ручное животное тойлангов?»
– Твоя еда готова. Что будешь делать первым: есть или плакать?
Я не сдержал улыбки.
– Пожалуй, сперва поем.
Поглощать пищу пришлось не самым изящным образом. Я откидывал забрало и быстро запихивал себе в рот шоколадку, галету или большой кусок бастурмы. После чего немедленно восстанавливал герметизацию и ожесточенно жевал, поражаясь, как все-таки громко у меня хрустит за ушами.
Это повторно вернуло меня к воспоминаниям о детстве. Архиполезные рисовые хлопья я поглощал именно так: набив рот до отказа, на несколько минут впадал в жевательные медитации. Что, разумеется, моими родителями не поощрялось. А бабушка попустительствовала: Искандерчик не торгуется по поводу каждой ложки – и на том спасибо.
Ресту-Влайя тоже питалась. Нахимичив в синтезаторе длинных фиолетовых палочек, она грызла их, как кролик: быстро-быстро щелкала челюстями, проталкивая палочки в пасть экономными, точными движениями.
– Хорошо, что меня родственники сейчас не видят, – заметила она.
– Почему?
– Неприлично есть на виду у соревнителя владения пространством.
– Можешь утешиться тем, что я тоже сейчас выгляжу очень глупо по меркам моей цивилизации.
– А в чем твоя глупость?
– Мы редко едим по три куска шоколада за один присест.
– Шо-ко-лад – это? – Ресту-Влайя указала на бастурму.
– Нет. Шоколад я уже весь съел.
– Понятно… Да где же шаровики?! – неожиданно вспылила она. – Я же их вызвала давным-давно!
– Да оставь ты их… – начал я, когда…
…Когда из-за массивного дерева, шагах в десяти за спиной Ресту-Влайи, бесшумно вышел… сказать точнее, вытек размытый человеческий силуэт. На его груди висело ожерелье.
Ожерелье из шаровых молний.
Активант.
Струи дождя чурались активанта, старательно огибая его голову и плечи, будто над ним был раскрыт невидимый конический зонтик. В тот же миг я обнаружил, что самая крупная молния, похожая на замороженную модель воздушного термоядерного взрыва, выпала из ожерелья в подставленную активантом ладонь.
В верхней части бесформенного лица активанта раскрылись две лохматые воронки с хищными красными звездочками на дне. Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Предатель! – выкрикнул он.
Удивительно, но я тут же узнал его. Это был Адам Байонс, сержант активантов. Один из трех, с которыми мы попали в засаду. Выходит, все-таки не я один выжил.
В этом крике было все. Байонс узнал меня. Байонс слышал, как мы мирно болтаем с Ресту-Влайей, словно старые знакомые. Байонс отказывался признавать во мне своего начальника, полковника Эффендишаха.