Вместо того чтобы поспешить с этим письмом к Бесс, что я сделал бы еще несколько месяцев назад, я сразу перехожу двор, чтобы найти королеву. Ей лучше, слава богу. Я нахожу ее одетой в прекрасный черный бархат, она перебирает содержимое какого-то сундука, который мы возим из дома в дом, но который никогда не открывали. Она держит возле лица красную парчу, смотрит в зеркало и смеется. Думаю, я никогда не видел ее прекраснее.
– Милорд, не взглянете ли на это платье? – начинает она, но потом видит мое лицо и письмо у меня в руке, бросает платье своей подруге Мэри Ситон и быстро подходит ко мне.
– Джордж?
– Мне очень жаль, но я должен вам сообщить, что ваш сводный брат, лорд Морей, мертв, – говорю я.
– Мертв?
– Убит.
Я не могу ошибиться, ее лицо зажигается радостью. Я сразу понимаю, что она на это надеялась, и сразу же узнаю свое старое нежелание иметь дело с теми, у кого есть тайны. Возможно, это был ее план, и ее убийца нанес удар.
– А мой сын? Мой Иаков? У вас есть новости о моем сыне?
Это ответ матери. Это настоящая женщина. Я не должен был быть таким подозрительным.
– Он в безопасности, – заверяю ее я. – Ему ничто не грозит.
– Вы уверены? Ему точно ничего не грозит?
– Говорят, что так.
– Как вы узнали?
– От Сесила. Должно быть, это правда. Он пишет, что вскоре вам напишет королева. Она предложит вам нечто, что, как она надеется, разрешит все вопросы. Так она говорит.
– Ах! – выдыхает она, берет мои руки в свои и подходит ко мне поближе.
Она поняла, что это значит. В мире нет женщины, которая опередила бы ее.
– Чюсбеи, – говорит она. – Это мое новое начало. Теперь, когда Морей умер, шотландцам придется пустить меня обратно на трон. Больше нет никого, кто мог бы взять власть. Нет другого наследника. Елизавете придется меня поддержать – у нее нет выбора, больше никого нет. Или я, или никого. Ей придется меня поддержать. Я вернусь в Шотландию и снова буду королевой.
Она подавляет смешок.
– После всего! – восклицает она. – После всего, что с нами было. Они меня вернут.
– Да услышит вас Господь, – говорю я.
– Вы поедете со мной? – шепчет она. – Поедете моим советником?
– Не знаю, могу ли я…
– Поезжайте как друг, – предлагает она так тихо, что я слышу ее лишь потому, что склонил голову так, что губы ее возле моего уха, и я чувствую ее дыхание на своей щеке. Мы близки, как любовники.
– Мне нужен мужчина рядом. Тот, кто может командовать армией, кто будет из своих денег платить моим солдатам. Верный англичанин, чтобы общался от моего имени с Сесилом и Елизаветой. Мне нужен английский дворянин, который удержит доверие шотландских лордов и заверит англичан, что все в порядке. Я потеряла милорда герцога. Вы нужны мне, Чюсбеи.
– Я не могу оставить Англию… Не могу оставить королеву… или Бесс.
– Оставьте их ради меня, – просто говорит она, и когда она это произносит, все кажется таким ясным.
Почему нет? Почему мне не поехать с этой прекраснейшей женщиной и не беречь ее? Почему не последовать велению сердца? Одно волшебное мгновение я думаю, что мог бы просто поехать с ней – словно Бесс, королева и Англия не имеют значения. Словно у меня нет детей, нет пасынков и падчериц, нет земель, нет сотни родственников и больше арендаторов и рабочих, чем я могу сосчитать. Словно я мог бы просто убежать, как мальчик к девочке, которую любит. Мгновение я думаю, что так и надо сделать, что это мой долг перед ней, перед женщиной, которую я люблю. Я думаю, что человек чести поехал бы с ней, поехал и защищал бы ее от врагов.
– Оставьте их всех ради меня, – повторяет она. – Поезжайте со мной в Шотландию и будьте мне другом и советником.
Она умолкает. А потом произносит слова, которые я хочу услышать сильнее, чем какие-либо другие.
– О, Джордж. Любите меня.
У этой молодой женщины, которую, похоже, мне теперь придется терпеть и как соперницу, а не только как постоянную брешь в моих счетах, девять проклятых жизней, как у кошки, и удачлива она как черт. Она пережила надзор Гастингса, который уехал и оставил ее нам, хотя клялся, что скорее увидит, как она умрет, чем даст ей разрушить мир в Англии, она пережила северное восстание, хотя люди, лучшие, чем она, умрут на плахе за меньшие грехи, чем те, что она радостно совершила, она пережила опалу своего тайного жениха, хотя он заточен в Тауэр, а его слуги на дыбе. Она сидит в моем большом зале, вышивает тончайшим шелком, как я сама, перед огнем, в котором горит дорогая древесина, и все это время от нее к ее послу идут письма – а потом от него к Сесилу, от Сесила к королеве, из Шотландии им всем, и все, чтобы восстановить ее во славе на ее троне. После всего, что она сделала, все эти великие силы решительно настроены вернуть ей трон. Даже Сесил говорит, что в отсутствие другого шотландца королевского рода нужно восстановить ее.
Логика всего этого для меня непостижима, как, видимо, и для всех, чье рукопожатие есть обязательство и кто честно совершает сделки. Или она не годится в королевы – как, безусловно, думали шотландцы и с чем согласились мы. Или она теперь годится, как годилась, когда мы провели три расследования ее поведения. Справедливость всего этого для меня тоже непостижима. Есть герцог Норфолк, который ждет в Тауэре суда за измену, есть граф Нотумберленд, казненный за участие в северном восстании, есть граф Уэстморленд, изгнанный навеки, он больше не увидит ни жену, ни свои земли, и все за то, что пытался восстановить на троне эту королеву, которую теперь и так восстановят. Сотни умерли по обвинению в измене в январе. Но теперь уже февраль, и та же самая измена нынче стала политикой.
Она проклята, клянусь. Ни один мужчина не выгадал от брака с ней, ни один ее защитник не пережил сомнительной чести носить ее цвета, ни одна страна не стала лучше от того, что она была ее королевой. Она приносит несчастье в каждый дом, куда входит; и я, например, могу это подтвердить. Почему такую женщину прощают? Почему она всегда выходит невредимой? Почему такой Иезавели [27] так чертовски везет?
Я всю жизнь работала, чтобы заработать свое место в мире. У меня есть друзья, которые меня любят, и знакомые, которые мне доверяют. Я живу согласно кодексу, который усвоила еще молодой: мое слово – мое обязательство, вера моя близка моему сердцу, моей королеве – моя верность, мой дом все для меня, мои дети – мое будущее, и во всем этом мне можно верить. В делах я веду себя достойно, но хватко. Если вижу преимущество, то пользуюсь им, но я никогда не краду и никогда не обманываю. Я возьму деньги у дурака, но не у сироты. Это не благородная жизнь, но так я живу. Как мне уважать женщину, которая лжет, совершает подлоги, затевает заговоры, соблазняет и использует людей? Как видеть в ней что-нибудь, кроме мерзости?