Гонфалоньер, облаченный в судейскую мантию, поднял руки, требуя тишины. И сейчас же площадь замерла.
– Джованни Аудиторе, – властным голосом начал Альберти, однако за этой властностью Эцио послышался страх, – вы и ваши сообщники обвиняетесь в государственной измене. Имеются ли у вас доказательства, опровергающие это обвинение?
Вопрос явно удивил и смутил Джованни.
– Да. Минувшей ночью вам принесли документы. Там содержатся все необходимые доказательства.
– Обвиняемый Аудиторе, я подобных документов не получал и ничего о них не знаю.
Эцио сразу понял, что суд является спектаклем. Но такое откровенное предательство со стороны Альберти…
– Это ложь! – крикнул молодой Аудиторе, но его голос потонул в гомоне толпы.
Эцио еще раз попытался прорваться к помосту, распихивая зрителей. Те сердито огрызались и пихали его самого. До помоста было далеко, а толпа стояла очень плотно.
– Доказательства вашей вины были тщательно собраны и изучены, – продолжал Альберти. – Поскольку вам нечего представить в свое оправдание, то я, исполняя возложенные на меня обязанности, объявляю вас и ваших сообщников Федерико и Петруччо, а также – in absentia [40] – вашего сына Эцио виновными в упомянутом преступлении.
Гонфалоньер снова взмахнул рукой, требуя тишины.
– Все вы приговариваетесь к смертной казни. Приговор должен быть немедленно приведен в исполнение!
Толпа опять загудела. По сигналу Альберти палач подошел к виселице и взялся за левую петлю. Первым его подручные поволокли Петруччо, который изо всех сил старался не заплакать. На шею мальчишки накинули петлю. Петруччо торопливо прочел молитву. Священник окропил ему голову святой водой. Затем палач нажал особый рычаг. Под ногами Петруччо открылся люк, и петля крепко затянулась вокруг его шеи. Он отчаянно задергал руками и ногами, но очень быстро затих.
– Нет! – крикнул Эцио, едва веря своим глазам. – О боже, только не это!
Слова застряли у него в горле, и чувство потери близкого человека захлестнуло все остальные.
Следующим к виселице поволокли Федерико. Тот громко кричал о своей невиновности и невиновности всего семейства Аудиторе. Федерико даже пытался отбиваться от дюжих подручных палача. Эцио не понимал, почему стоит и спокойно смотрит на все это. Похоже, из всех чувств у Эцио осталось только зрение. Он видел, как Федерико – его старший брат и лучший друг – забился в петле. Федерико был старше и сильнее Петруччо, и его прощание с жизнью продолжалось дольше. Но вот затих и он. В пронзительной тишине было слышно, как поскрипывает балка. Разум Эцио отказывался воспринимать происходящее. Неужели такое возможно наяву? По толпе пронесся шепоток, но твердый и громкий голос Джованни Аудиторе заставил людей умолкнуть:
– Это ты, Уберто, предатель и изменник! Ты, один из моих ближайших друзей и сподвижников, кому я доверил собственную жизнь! Какой же я был глупец! Почему раньше не увидел, что ты – один из них? – Голос Джованни зазвучал еще громче, превратившись в крик, полный гнева и боли. – Сегодня ты лишаешь жизни нас. Но попомни мои слова: однажды мы придем за твоей жизнью и жизнью твоих сообщников!
Джованни замолчал, склонив голову. Тишину, повисшую над площадью, нарушало лишь бормотание священника. Тот семенил за старшим Аудиторе, который спокойно шел к виселице, дабы отправить свою душу в последнее великое путешествие.
В первые секунды Эцио был слишком шокирован произошедшим, чтобы скорбеть. Его как будто ударили громадным железным кулаком. Но когда и под Джованни открылся люк, Эцио не выдержал и надтреснутым голосом крикнул:
– Отец!
И сразу же глаза испанца нашли юношу в толпе и впились в него. Может, этот человек обладал сверхъестественным зрением? Медленно, как будто двигаясь во сне, испанец наклонился к Альберти, что-то прошептал на ухо и ткнул пальцем туда, где находился Эцио.
– Стража! – заорал Альберти, указывая в том же направлении. – Там! Там еще один из них! Схватить его!
Прежде чем те, кто окружал Эцио, успели сообразить, что к чему, он стал выбираться из толпы, без разбору молотя кулаками по каждому, кто оказывался у него на пути. Но на выходе его уже ждал стражник с мечом, который тут же бросился к Эцио, откинув ему капюшон. Аудиторе не обдумывал своих действий, доверившись подсказкам интуиции. Его правая рука потянулась к мечу. Левой он схватил стражника за горло. Тот был застигнут врасплох и не успел защититься. Эцио все сильнее сжимал стражнику горло, одновременно проталкивая меч в его живот. Когда молодой человек рывком высвободил свой меч, следом из дыры в мундире стражника на камни вывалились окровавленные внутренности. Оттолкнув мертвого противника, Эцио повернулся в сторону помоста и крикнул, обращаясь к Альберти:
– Я убью тебя!
Инстинкт самосохранения брал верх над гневом и ненавистью, требуя как можно скорее покинуть место казни.
Ему помешали двое ретивых стражников, бросившихся наперерез. Они настигли Эцио у самого конца площади, загородив путь. Сзади к ним на подмогу бежало еще с полдюжины стражников. Молодой человек, не раздумывая, вступил в поединок сразу с обоими. Неудачно отраженный удар стоил ему потери меча. Эцио успел уже привыкнуть к этому оружию, однако собственная жизнь была дороже. Ему оставалось только бежать со всех ног. И тут произошло то, чего Эцио никак не ожидал. Из узкой улочки, которую он наметил себе для отступления, вдруг выскочил неопрятно одетый человек. С быстротой молнии он бросился на стражников и длинным кинжалом перерезал им сухожилия на правой руке. Неожиданный помощник двигался с умопомрачительной скоростью. Эцио не успел заметить, как тот подобрал оброненный меч. Молодой человек ловко подхватил брошенный ему меч и тут же почувствовал уже знакомую ему луково-чесночную вонь. Однако сейчас этот запах был для Эцио слаще аромата дамасской розы.
– Уноси ноги! – крикнул ему безымянный союзник и тут же исчез.
Теперь Эцио кружил по переулкам, которые хорошо знал по ночным похождениям с Федерико. Шум и крики остались позади. Попетляв еще немного, Эцио выбрался к реке и спрятался в пустой сторожке, что находилась за складами, принадлежавшими родителям Кристины.
Казнь отца и братьев подвела черту под юношеством Эцио, сделав его мужчиной. На его плечи лег груз ответственности, в сравнении с которым тяготы финансиста казались пустяками. Эцио знал: он не успокоится, пока не отомстит всем, кто предал его отца и обрек на смерть ни в чем не повинных Федерико и Петруччо.
Эцио повалился на груду грязных пустых мешков. Его трясло. Отец… Федерико… и, что было особенно чудовищно, малыш Петруччо… все мертвы. И не просто мертвы. Убиты. Обхватив голову руками, молодой человек дал волю слезам, и вместе с ними из него выходили горе, страх и ненависть. Лишь спустя несколько долгих и мучительных часов Эцио смог отнять свое лицо от рук. В его глазах, как и в его крови, была лишь жажда мести. Эцио знал, что его прежней жизни настал конец, он больше не был тем беспечным парнем, каким был еще несколько дней назад. Отныне его жизнь будет подчинена одной-единственной цели – возмездию.