Лицо Давуда отражало сложную смесь чувств: ярость, печаль, возмущение. Но сколько Джахан ни вглядывался, он не мог различить на этом лице даже легкой тени раскаяния.
– Ты ничуть не жалеешь о том, что сделал? – спросил он.
– Почему я должен сожалеть? Джахан, вот ты небось думаешь, что я человек без чести, и я не намерен убеждать тебя в обратном! Можешь считать меня хоть прихвостнем шайтана, если тебе угодно… – Давуд произнес эти слова шепотом, а затем вновь возвысил голос: – Да, я лгал нашему учителю. Говорил, что в деревне у меня якобы остались родственники. Писал им письма, посылал подарки. Но это был чистой воды обман.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Джахан.
Его собеседник саркастически расхохотался:
– На самом деле никого в деревне у меня не осталось. Все мои родные были убиты нашим великим султаном.
– Которым именно?
– Разве это имеет значение? – махнул рукой Давуд. – Разве не все наши султаны одинаковы: что Сулейман, что Селим, что Мурад? Сын идет по стопам отца, внук – по стопам деда. Наши великие правители берут пример со своих славных предков.
– Я не знал, что тебя постигло такое горе, – прошептал Джахан.
– Родных моих убил султан Сулейман. В наших краях выдалось несколько неурожайных лет, и мы не смогли заплатить подать. Мы не были шиитами, но в деревне ходили разговоры, что, когда настанет зима, нам придется покинуть родные места и отправиться в Персию. Многие считали, что в чужих краях нам будет лучше, чем здесь. Наши поэты слагали песни о переселении в Персию, а женщины их пели. Однако султан решил преподать своим подданным урок верности. И выполнил свое намерение. Мне было тогда десять лет.
Ливень за окнами стих, превратившись в мелкую морось. Джахан слышал доносившийся с моря плеск весел – наверное, то была рыбачья лодка.
– Нескольким моим односельчанам отрубили головы, – продолжал Давуд. – Насадили их на шесты и оставили так на много дней. Тогда остальные попытались поднять бунт. Многих повесили. Тела их болтались на ветру в течение недели. Я до сих пор вижу эту картину в кошмарных снах. Бунт вспыхнул вновь. На этот раз солдаты вырезали всю деревню подчистую.
– Как же тебе удалось выжить?
– Мать спрятала меня в кладовой. Я ждал, когда она меня выпустит. Голод мучил меня куда сильнее, чем страх. Тогда я был совсем еще глупым мальчишкой. Наконец я отважился выбраться. Была уже ночь, светила луна. В лунном сиянии я увидел множество трупов. Братьев, матери, родных, соседей…
Джахан долго молчал, прежде чем спросить:
– Но почему ты не рассказал об этом учителю Синану? Он сделал бы все, чтобы тебе помочь.
– Любопытно, каким образом? – Давуд метнул в него насмешливый взгляд. – Разве учитель умел воскрешать мертвых, как пророк Иса? Ты и в самом деле не видишь между ними никакой разницы?
– Учитель любил тебя, как сына.
– Я тоже любил его, как отца. Именно так. Ведь отца любят, несмотря на все его слабости и заблуждения. Синан был великим архитектором, это верно. И великим трусом. Сталкиваясь с жестокостью, он неизменно предпочитал молчать. Безропотно смирялся с самой вопиющей несправедливостью. Даже когда ты гнил в темнице, он и пальцем не пошевелил, чтобы тебя спасти!
– Будь милосерден. Что он мог поделать? Освободить меня было не в его власти!
– Имей он отважное сердце, пришел бы к султану и сказал: выпусти моего ученика, о достославный повелитель, или я больше не буду строить для тебя мечетей.
– Ты что, от злобы лишился рассудка? Это означало бы обречь себя на верную смерть.
– То была бы достойная смерть, – заявил Давуд. – А учитель предпочел ничего не делать и писать тебе жалостные письма.
– Так ты знал об этих письмах? – Джахан изменился в лице. – Ясно. Синан доверял тебе. Ты убедил его, что найдешь способ передать послания мне в темницу. Но ты и не думал этого делать. Ты хотел, чтобы в душе моей поселилась обида на учителя.
Давуд пожал плечами, показывая, что считает обвинение безосновательным.
– У нашего учителя было одно лишь желание – строить, – заявил он. – Здание за зданием, мечеть за мечетью. А вот о людях, которые будут молиться в этих мечетях, он никогда не задумывался. Их беды его не тревожили. Ему было наплевать, что они несчастны и голодны. Работа – вот что наполняло жизнь Синана. Откуда брались средства на сооружение величественных мечетей? Их приносила война. Кровь, убийства, горе. Ему было все равно. Ничего, кроме работы, он не считал важным.
– Это не так!
– Так, так, и ты сам это знаешь! Благодаря очередной победоносной войне империя получала богатые трофеи, а мы – возможность возвести очередную грандиозную мечеть. Война – это сожженные дотла деревни и тысячи убитых. Но разве нашего учителя это печалило? Он делал вид, будто не понимает, что между войнами и получением денег на строительство существует нерасторжимая связь.
– Замолчи!
– Джахан, ты приехал из другой страны. Тебе всего этого попросту не понять, – произнес Давуд примирительно, словно разговаривал с капризным мальчишкой.
Джахан понурил голову.
– Не ты один умеешь выдумывать лживые истории, – выдавил он из себя. – На самом деле я никогда не бывал в Индии. Никогда не целовал руки индийского шаха. Всю жизнь я врал, как и ты.
Давуд вперил в него пронзительный взгляд:
– И учитель знал об этом?
– Думаю, он догадывался. И делал все, чтобы меня защитить.
– А слон? Откуда у тебя взялся слон?
– Нас свела судьба. Бог захотел, чтобы мы шли по жизни вместе.
– Значит, у нас есть кое-что общее, – изрек Давуд. – Однако же мы с тобой отнюдь не схожи. За свою жизнь я успел понять, что существует два разряда людей. Одни жаждут счастья, а другие ищут справедливости. Ты относишься к первой категории, а я – ко второй. Поэтому нам не суждено понять друг друга.
Джахан направился к двери.
– Куда ты намерен идти? – окликнул его Давуд.
– Не знаю. Но находиться в твоем доме я больше не хочу.
– Глупец! Неужели ты воображал, что я тебя выпущу?
До сей поры Джахану и в голову не приходило, что Давуд может причинить ему вред. Словно снизойдя к его непонятливости, хозяин дома пояснил:
– Ты слишком много знаешь.
Джахан открыл дверь, и глухонемые слуги моментально преградили ему путь. Ему ничего не оставалось, кроме как отступить в комнату.
– Скажи своим псам, чтобы не трогали меня! – завопил Джахан.
– Мне очень жаль, что все так вышло, – бросил Давуд, направляясь к двери. – Прощай, мой старый товарищ.
Джахан в страхе заметался по комнате, крича во все горло. Кто-нибудь наверняка услышит его вопли и придет посмотреть, что здесь происходит. Ведь в доме полно народу: жены, дети, наложницы.