– Если он боится только тигров, то волноваться не о чем, – усмехнулся Гвоздика Камиль-ага. – Тигры в Кара-Богдании [6] не водятся.
– В Кара-Богдании? – эхом повторил Джахан.
– Да, именно туда направляется наша доблестная армия. А теперь убирайся прочь и не вздумай впредь надоедать мне подобной ерундой.
* * *
Олев, неунывающий укротитель львов, снова пришел Джахану на помощь. Приказ есть приказ, сказал он. Его необходимо выполнять. И в оставшееся время им придется подготовить слона к тем испытаниям, которые ему предстоят. А если Чота боится тигров, надо помочь ему преодолеть свой страх.
Неизвестно откуда Олев добыл тигриную шкуру. А затем попросил Санграма принести овцу, безобидное животное с глупыми карими глазами. Весь день овца паслась в саду, а на ночь ее загоняли в сарай. Олев дал одному из мальчишек, которые помогали на кухне, маленький бочонок и договорился, что тот наполнит его кровью, когда будут резать цыплят.
На следующее утро, когда Чота гулял во дворе, Олев попросил того же самого кухонного мальчишку набросить на плечи тигриную шкуру, встать на четвереньки и издать подобие тигриного рыка.
Слон не обратил на странное существо особого внимания, лишь взглянул на него краешком глаза. В тот день они не дали Чоте ни воды, ни пищи, зато тщательно наточили ему бивни. На следующий день Олев набил тигриную шкуру картошкой и поместил ее поблизости от клетки Чоты. Слона опять не кормили, лишь дали ему немного воды. На прогулку его тоже не выпускали. Понурый и голодный, слон глядел на тигриную шкуру, по всей видимости считая, что во всех его несчастьях виновата именно она.
На следующий день Олев обернул тигриной шкурой овцу. Бедное животное хотело сбросить столь неподобающий наряд, но Олев предусмотрительно смазал изнанку шкуры липкой сосновой смолой. Злополучную овцу он притащил к сараю Чоты и впустил внутрь. К этому времени слон уже обезумел от голода и жажды, а овца – от страха. Олев щедро окропил овцу куриной кровью, так что тигриная шкура и овечья шерсть пропитались ею насквозь. Резкий, тошнотворный запах крови носился в воздухе. Олев завязал овце глаза тряпкой. Лишившись возможности видеть, бедное животное окончательно впало в панику. Испуг его передался и Чоте, который принялся тяжело переступать с ноги на ногу. Овца с завязанными глазами в исступлении носилась туда-сюда и в конце концов врезалась в слона. Чота взмахнул хоботом и со всей мочи огрел овцу. Несчастное создание повалилось на землю, а потом с трудом встало, издавая жалобное блеяние, которое потом еще долго звучало у Джахана в ушах.
Мальчик запер дверь сарая, оставив животных наедине. Припав ухом к двери и сжав ручку так крепко, что пальцы побелели, он ждал. Овца продолжала блеять, потом блеяние ее переросло в душераздирающий стон. Постепенно все звуки стихли. Джахан тихонько приоткрыл дверь. В нос ему ударил запах крови, мочи и помета. Затоптанная овца недвижно лежала на полу.
Вечером Джахан вместе с другими работниками зверинца сидел у очага, где весело потрескивали кедровые дрова. Все негромко разговаривали, дым от курительных трубок кольцами поднимался в воздух. Китайцы-близнецы, одурманенные гашишем, то и дело заходились в приступах беспричинного смеха. Полная луна стояла в небе совсем низко, заливая своими холодными лучами спящий Стамбул. Небо походило на решето, сквозь отверстия которого проникал свет звезд. Все треволнения этого дня остались позади, и теперь Джахан ощущал лишь усталость. Что он делает здесь, среди диких животных, вдали от семьи и родного края? Наверное, все его сестры уже вышли замуж, может быть, у них даже есть дети. Сейчас они тоже сидят в своих домах у очагов, далеких очагов, тепло которых не может его согреть. Мысль об этом наполнила сердце Джахана печалью. О, как бы он хотел вернуться домой! Но вместо этого ему предстояло отправиться на войну.
В пятницу, после большого богослужения, султан отдал приказ бить в военный барабан. То был огромный бронзовый инструмент, в который, согласно традиции, перед началом новой войны полагалось ударить семь раз. Резкий тревожный звук эхом пронесся по мраморным залам дворца, по фруктовым садам и цветникам и достиг зверинца. Всякий, кто слышал грохот барабана, будь он богат или беден, ощущал, как мурашки бегут у него по коже и кровь стынет в жилах.
Весь город начал готовиться к войне. Матери прощались с сыновьями, которые должны были стать воинами. Янычары точили сабли. Паши седлали коней. Буквально все в Стамбуле, независимо от рода занятий – кузнецы, пекари, повара, портные, гончары, скорняки, садовники, ткачи, каменщики, красильщики, стекольщики, свечных дел мастера, пильщики, плотники, медники, чеканщики, гребцы, птичники, крысоловы и даже предсказатели будущего, – вооружались, кто чем мог. Да что там говорить, даже среди портовых шлюх и то царило лихорадочное возбуждение.
Все ждали, когда главный придворный астроном объявит день, наиболее благоприятный для начала войны. Как известно, звезды могут указать день, подходящий для любого важного события, будь то битва, свадьба или ритуал обрезания. Наконец после долгого наблюдения за звездами астроном вычислил судьбоносную дату. Войскам следовало отправиться в путь через двадцать дней.
Для того чтобы начать сражение, необходимо отыскать врага, если только враг не отыщет тебя первым. Османской армии предстояло пересечь пространство между бухтой Золотой Рог и рекой Прут. Слон и его погонщик получили приказ выступать в авангарде. Это обстоятельство не на шутку беспокоило Джахана. Он не хотел находиться поблизости от делибашей, известных своим безрассудством. Одетые в меха, с ног до головы покрытые татуировками, бритоголовые, с серьгами в ушах, делибаши славились своей беспощадностью, неистовством и свирепостью. Среди них было немало преступников, совершавших грабежи и убийства. Дуя в горны и трубы, колотя в барабаны и издавая дикие крики, они поднимали шум, способный разбудить мертвеца. Джахан опасался, что эта жуткая какофония звуков, призванная нагнать на врагов трепет, приведет слона в бешенство.
Пока мальчик размышлял, стоит ли делиться с кем-нибудь своими тревогами, проблема разрешилась сама собой. В то утро, когда армия выступила в поход, оглушительный гвалт, поднятый делибашами, привел Чоту в исступление, и он едва не затоптал нескольких солдат. После этого случая слона сочли за благо перевести в замыкающие ряды, туда, где двигалась кавалерия. Но теперь испугались лошади, и к концу первого дня похода слона и погонщика переместили в третий раз: теперь их поставили среди пехотинцев.
После этого дело пошло на лад. Чота бодро шагал, наслаждаясь свежим воздухом и возможностью двигаться, которой ему так не хватало в тесном пространстве дворцового сада. Джахан, сидя на шее слона, глядел вниз, на людское море, которому не было ни конца ни края. Он видел верблюдов, навьюченных тюками с провизией, и волов, тащивших пушки и катапульты, алебардщиков с длинными волосами, свисающими из-под шапок, и дервишей, нараспев читающих молитвы. Он видел предводителя янычаров, янычар-агу, гордо восседавшего на горячем жеребце, и даже самого султана – тот гарцевал на породистом арабском скакуне в окружении стражников: по левую руку от него скакали лучники-левши, а по правую – правши. Впереди всех ехал знаменосец с бунчуком – флагом, украшенным семью вороными лошадиными хвостами.