– Среди моих рабочих подручных шайтана нет, – отрезал Синан. – Все они трудятся, не жалея сил.
– Может, оно и так… – протянул Балабан. – Но помяните мое слово, эфенди: здесь есть человек, который желает вам зла. На вашем месте я бы был настороже.
Злоумышленника так и не нашли. Загадка эта долго занимала Джахана, но занятия в дворцовой школе, работа в зверинце и на строительстве не оставляли ему свободного времени для размышлений. Даже есть зачастую приходилось на ходу. Теперь он понял, что быть учеником мастера Синана означает трудиться, не зная отдыха. Меж тем шейх-уль-ислам требовал, чтобы по всей империи возводились все новые и новые мечети. Он издал несколько указов, в которых доводил до всеобщего сведения: всякий, кто в пятницу не участвует в большом богослужении, будет сурово наказан в назидание всем прочим. Каждый мужчина-мусульманин, живет ли он в городе или в деревне, обязан молиться пять раз в день и посещать ближайшую мечеть. В результате мечети до отказа переполнились прихожанами, а у Синана и его учеников прибавилось работы.
Едва закончив мечеть Шехзаде, они принялись за возведение следующей. Однако осуществить свои коварные намерения и запустить руки в казну Джахану никак не удавалось. Все расходы на строительство в обязательном порядке записывались и подвергались строжайшему учету. Впрочем, особенно ломать голову над тем, как удовлетворить алчность капитана Гарета, а также мечтать о мести отчиму Джахану теперь было некогда: он овладевал мастерством чертежника и рисовальщика, с каждым днем становясь все более искусным.
Джахан давным-давно не получал никаких вестей о Михримах, не говоря уже о том, чтобы увидеть ее. Но в разлуке он думал о дочери султана даже больше, чем прежде, когда встречался с ней чуть не каждый день. Словно великую драгоценность, завязанную в узелок и спрятанную от посторонних глаз, он хранил в памяти каждую минуту, которую они провели вместе. Своими заветными мыслями Джахан делился с одним только Чотой, который день ото дня крепнул и становился все более мощным. Аппетит слона рос еще быстрее, чем его вес.
Летом Синану и четверым его ученикам была оказана великая честь: им поручили строительство Сулеймание – мечети, посвященной самому великому султану и призванной прославить его имя в веках. Никогда прежде им еще не доводилось возводить столь грандиозное сооружение. Место для строительства выбирали с особым тщанием. Задолго до того, как в основание мечети был положен первый камень, Синан закупил на скотобойне несколько коровьих и бараньих туш. Их подвесили на железных кольцах в различных местах и оставили гнить. Каждый день зодчий проверял, в каком состоянии находятся туши. Он знал: особенно быстро процесс разложения протекает там, где влажность наиболее высока. Таких мест следовало избегать, ведь сырость разрушает дома точно так же, как моль пожирает ткани. Строить надо было там, где воздух сух, а земля достаточно тверда, чтобы мечеть не обрушилась во время землетрясения. Наконец зодчему удалось найти подходящий холм: возвышаясь на нем, мечеть, подобно правителю, имя которого носила, словно бы озирала оттуда весь город.
Разумеется, для строительства использовались лишь самые лучшие материалы. Железо и свинец привозили из Сербии и Боснии, бревна и брус – из Варны. Мрамор закупали в арабских землях: его добывали на том самом месте, где прежде стоял дворец царя Соломона, а полированная поверхность камня, казалось, хранила воспоминания о красоте царицы Савской. Из Баальбека, города Солнца, была доставлена гигантская мраморная колонна. Решено было, что семнадцать мраморных столпов, прежде украшавших Ипподром, отныне будут служить украшением султанской мечети. После этого по городу поползли слухи, что ночами на Ипподроме появляется разгневанный призрак императрицы Феодоры.
Сотни рабочих, галерных рабов и вольнонаемных, трудились на строительстве Сулеймание. Почти половина из них были христианами, незначительная часть – иудеями, а все остальные – мусульманами. Над каждой группой рабочих Синан поставил старшего, который следил за порядком. Тем не менее сам он постоянно присутствовал на строительстве, разрешая все возникающие вопросы и давая указания. Архитектору часто приходилось пересекать площадку из конца в конец, что, учитывая ее размеры, было довольно утомительно.
– Учитель, почему вы не ездите на Чоте? – спросил как-то Джахан. – Он отвезет вас, куда пожелаете.
– Ты хочешь, чтобы я взгромоздился на эту животину? – с сомнением в голосе поинтересовался Синан.
Но когда погонщик укрепил на спине слона хаудах и протянул зодчему руку, дабы помочь вскарабкаться наверх, Синан не стал отказываться.
Прежде чем они тронулись с места, Джахан тихонько сказал слону:
– Будь с учителем вежлив, постарайся не слишком его трясти.
Мерной поступью Чота обошел строительную площадку и двинулся в сторону моря по дороге, покрытой гравием. Вскоре шум строительства превратился в отдаленный гул. Наконец они остановились на берегу, наблюдая, как над водой клубится туман.
– Знаешь, а мне понравилось разъезжать на слоне, – признался Синан, и в глазах его вспыхнули огоньки детской радости.
С того дня архитектор и слон стали практически неразлучны. Завидев их, рабочие не могли сдержать улыбки. Все трудились не покладая рук. Даже воздух на площадке насквозь пропах по́том. Но Стамбул – город, в котором никогда не затихают слухи и сплетни. И редкие минуты отдыха строители тратили на то, чтобы с увлечением предаваться злословию. Они утверждали, что Синан якобы присваивает древесину и мрамор, чтобы использовать их для перестройки собственного дома. Что он, будучи по рождению и воспитанию христианином, не достоин возводить святую мечеть столь величественных размеров да и просто-напросто не в состоянии выполнить столь ответственную задачу. А если даже это вдруг ему и удастся, то на голову зодчего падет проклятие.
Сердце Джахана сжималось, когда он слышал подобные клеветнические измышления. Юноша с трудом сдерживал желание прикрикнуть на болтунов и приказать им прикусить языки. Каждое утро, просыпаясь, он надеялся, что ветер занимающегося дня унесет злые сплетни прочь. Каждый вечер, засыпая, он чувствовал, как новые сплетни гнетут его душу.
В один из дней строительство соизволил посетить сам султан. Едва услышав стук лошадиных копыт, Джахан догадался, что клевета достигла ушей повелителя и тот вознамерился лично проверить, насколько молва соответствует истине. Стук топоров и молотков, визг пил, шум голосов – все внезапно стихло. В наступившей тишине султан ворвался на площадку как ураган. Сидя в седле, Сулейман взирал на то, что происходит вокруг. На правителе был скромный халат из коричневой шерсти – он более не носил роскошных одеяний из переливчатого атласа. Возраст и недуги сделали султана более благочестивым. Он теперь не пил вина, позабыл обо всех предосудительных удовольствиях, а музыкальные инструменты, оставшиеся во дворце, приказал сжечь. По решению дивана все городские таверны, публичные дома и даже кофейни были закрыты; на все крепкие напитки, в том числе и на бузу, традиционно излюбленную в Стамбуле, был наложен запрет. Новый Сулейман наводил на Джахана еще больший ужас, чем прежний.