Строители не разгибая спины трудились с восхода до поздней ночи. Кроме того, на помощь были призваны десятки других рабочих. Всем городским каменщикам, резчикам, плотникам, граверам, не имевшим работы, было предложено принять участие в строительстве мечети. Вместо того чтобы впасть от страха в оцепенение, Синан был бодр и деятелен, как никогда. Его энтузиазм передавался остальным. Видя, что учитель готов горы свернуть, ученики тоже не давали себе отдыха. Расходы на строительство стремительно росли. Мечеть Сулеймание обошлась казне в пятьдесят четыре миллиона шестьсот девяносто семь тысяч пятьсот шестьдесят аспер.
Даже посреди всей этой суеты главный придворный строитель не упускал ни единой мелочи. Закупая отделочную плитку в мастерских Изника, он остановился на самых ярких цветах – бирюзовом, красном, белом. Синан заказал придворному каллиграфу, мулле Хасану, вывести сулюсом [16] священные слова из Корана. Любуясь внутренним убранством мечети, люди восхищались мягким, теплым освещением, но не могли понять, где находится источник света. Лишь немногие замечали, что боковые стены прорезаны бесчисленными небольшими окнами и свет льется сквозь них легко и нежно, как молоко из материнской груди. Еще меньше посетителей способны были оценить, что всякий звук, раздавшийся в пространстве мечети, отражаясь от каменных стен, многократно усиливается: это позволяло молящимся, даже если они находятся вдалеке от имама, внимать каждому его слову.
С потолка свисали масляные лампы из венецианского стекла и зеркальные шары, а между ними в особых металлических петлях были укреплены страусиные яйца, покрытые изысканной росписью, украшенные шелковыми кистями. В стеклянных сферах, также подвешенных к потолку, были помещены миниатюрные мечети из слоновой кости, а в самом центре парил огромный позолоченный шар. В сумерках, когда зажигали лампы и отблески их играли в зеркальных поверхностях, казалось, будто мечеть поглотила солнце. Что касается ковров, то причудливость их узоров просто не поддавалась никакому описанию. Женщины и девушки всех возрастов, живущие в Каире и Кюре, соткали их специально для мечети Сулеймание.
Постройка поражала своими размерами, ее величественный купол приковывал взоры, четыре минарета, обращенные ко всем сторонам света, пронзали небо. Согласно замыслу зодчего, мечеть окружала двухэтажная галерея, что придавало необычность ее облику. Балдахин над главным входом поддерживали четыре колонны из красного гранита, поставленные в честь четырех праведных халифов: Абу Бакры, Умара, Усмана и Али. Каждый стих из Корана, который можно было прочесть внутри мечети, самолично отобрал шейх-уль-ислам Эбуссууд. Надписи напоминали мусульманам о необходимости молиться пять раз в день и хранить в чистоте устои истинной веры. Во времена конфликта с Персией, где преобладали шииты, правители Оттоманской империи провозглашали свою приверженность суннитскому направлению и всячески демонстрировали собственное благочестие.
Возвышаясь на холме, мечеть, к которой примыкали медресе, библиотека, больница и лавка, являла собой впечатляющее зрелище. Кроме того, здесь имелись монастырь для дервишей, гостевой дом, кухня, пекарня, трапезная, приют для сирот и медицинская школа. К моменту завершения строительства как сам город, так и вся империя были уже не такими, как в тот день, когда Синан и его ученики положили первый камень в основание мечети. В мире за это время прибавилось враждебности и зла, а в сердце султана – печали. Но так уж заведено, что все величественные сооружения остаются неизменными на века, ибо перемены – удел людей, волей и усилиями которых они возведены. И разумеется, творение Синана тоже не стало исключением.
* * *
Всем хотелось как можно скорее увидеть Сулеймание, превзошедшую все прочие мечети империи. На церемонию ее освящения прибыли венецианский и прочие чужеземные посланники, включая представителя персидского шаха Тахмаспа, с которым султан заключил лишь короткое и ненадежное перемирие, грозящее обернуться новой войной.
Глаза Сулеймана сияли, когда он произнес:
– Эта мечеть простоит до Судного дня.
– Когда Мансур аль-Халладж вновь восстанет из мертвых и сотрясет гору Дамаванд, мечеть, носящая имя светлейшего султана, будет стоять неколебимо, – заверил Синан.
Султан, взяв с подноса позолоченный ключ, обратился к толпе:
– Есть ли среди вас человек, достойный великой чести взять этот ключ и открыть дверь?
Джахан огляделся по сторонам. Все собравшиеся, включая тех, кто распускал про учителя злые сплетни, стояли молча и улыбались.
– Никто не заслуживает этой чести более, чем главный придворный строитель, – изрек султан и обернулся к Синану. – Ты не обманул моих ожиданий. Я рад, что не ошибся в тебе.
Синан, вспыхнув от радости и смущения, опустил взгляд. С поклоном приняв ключ, он открыл двери мечети и жестом пригласил Сулеймана войти. Вслед за султаном внутрь потянулись и остальные. Джахан, полный решимости увидеть как можно больше, ужом скользил в толпе. Со всех сторон его окружали самые богатые и знатные люди империи. На пальцах их сверкали перстни с драгоценными камнями, а под полами халатов угадывались кошельки, набитые золотыми монетами. Слева он заметил весьма дородную фигуру – то был кади из Румелии, что-то горячо обсуждавший с неким вельможей. На руке у кади висели драгоценные четки из кроваво-красных рубинов.
Когда судья направился к дверям, Джахан устремился вслед за ним. Он прижался к кади почти вплотную, сохраняя на лице виноватое выражение человека, который не в силах противиться напору толпы.
– Прошу прощения, эфенди.
Тот в ответ лишь метнул в дерзкого юнца сердитый взгляд. Толпа внесла кади в мечеть, и он не успел заметить, что рубиновых четок в его руках больше нет. Чтобы избежать нового столкновения с обворованным чиновником, Джахан не стал спешить внутрь. Стоя поодаль, он ждал, пока основная часть гостей не покинет мечеть и не примется осматривать примыкающие к ней здания.
Наконец Джахан решил, что опасаться больше нечего. Поглаживая пальцами драгоценные рубины, он вошел в мечеть. Настроение у Джахана было просто превосходное, но стоило ему вспомнить капитана Гарета, как сердце сжалось от тревоги. Сейчас капитан находился в плавании, но через пару месяцев должен был вернуться. Джахану следовало хорошенько припрятать свою добычу, чтобы вручить ее вымогателю. А ему так хотелось продать четки и купить Михримах какой-нибудь подарок. Например, черепаховый гребень с перламутровыми инкрустациями. Тайком юноша без конца рисовал ее портреты, но результат ни разу не удовлетворил его. Кто бы мог подумать, что образ, который в воображении предстает с удивительной отчетливостью, так трудно перенести на бумагу.
Погруженный в свои мысли, Джахан переступил порог и замер. Под сводами мечети играла и переливалась всеми цветами – оранжевым, голубым, лиловым – самая настоящая радуга. Погонщик вспомнил, как в раннем детстве, лежа под деревом, смотрел в небо, надеясь увидеть райскую обитель. Тогда он боялся, что небо может упасть, и успокаивал себя тем, что деревья не дадут ему рухнуть на землю. Глядеть в небо было излюбленным занятием Джахана, но однажды произошло нечто странное. В тот день легкие перистые облака проносились над землей так низко, что казалось, их можно потрогать и пощекотать. Глядя на зеленые верхушки деревьев, он вдруг заметил, как они растворяются в небесной голубизне. Зрелище это так поразило мальчика, что у него перехватило дыхание. И сейчас, много лет спустя, он вспомнил ощущение переполнявшего душу восторга, которое пережил в тот день.