«Просто пообещай мне кое-что, Джимми, – произнес он. В его голосе звучали грусть и сожаление. – Ты можешь плавать на ней куда угодно. Можешь совершить кругосветное путешествие, если хочешь, но, пожалуйста, всегда возвращай ее на Лодочную улицу. Ее место здесь».
Потом он бросил последний взгляд на яхту, на бывший дом Пенни и Декстера, похлопал меня по плечу и повернулся к причалу. Я смотрел, как он поднимается к улице за набережной, пока он не исчез из виду. Больше я Колина не видел.
– Надо же, – сказала я. – И вы с тех самых пор следите за «Каталиной»?
Джим кивнул.
– Да. Я плавал на ней в Мексику и обратно, провел много времени на островах Сан-Хуан, но, как и просил Колин, всегда возвращался на ней сюда, домой.
– Как вы думаете, почему он так настаивал, чтобы вы всегда приводили ее на Лодочную улицу?
Джим взял в руку веревку, привязанную к мачте, и натянул ее посильнее.
– Думаю, это из-за Пенни. Мне кажется, что он все-таки надеялся, что в один прекрасный день она вернется сюда. Бедняга.
Я прижала руку к груди, всем сердцем сочувствуя Колину.
– Как это романтично… Он, должно быть, очень сильно ее любил.
– Это верно, – сказал Джим. – Мы все ее любили.
– Вы сказали, что больше никогда о нем не слышали, – продолжала я. – Может быть, вам все же известно, как он провел остаток жизни? Полагаю, он…
Джим покачал головой.
– Ничего об этом не знаю. Да и не хочу знать. Я видел, как он уходил с причала в тот день. Он был совершенно раздавлен. Наверное, он больше постарел за те годы, что провел вдали от Лодочной улицы, чем за всю прежнюю жизнь. Не знаю, хватило ли у него сил жить после всего, что случилось. Но мне хотелось бы думать, что он нашел свой путь в жизни.
Он провел рукой по краю паруса «Каталины», и я живо представила Колина, который показывает маленькому Джиму, как управлять яхтой. Так отец, наверное, мог бы учить сына. Я вспомнила Джина с его слабоумием и подумала, что вряд ли его отношения с Джимом были такими же…
Нужно поискать дополнительную информацию о Колине. Мне необходимо узнать, что с ним случилось и жив ли он. А потом мои мысли снова вернулись к Пенни. Обитатели Лодочной улицы наверняка знают, что случилось с Пенни в ночь ее исчезновения, но мне так и не удалось их разговорить. Но сейчас Джим вдруг разоткровенничался и, может быть, расскажет мне больше о той роковой ночи.
– А как вы думаете, Джим, что же все-таки случилось с Пенни?
– Послушайте, – быстро сказал он. – Я в то время был еще ребенком.
Я взглянула на него.
– Конечно, простите меня, я всего лишь…
– Что бы с ней ни случилось, Колин не имеет к этому ни малейшего отношения.
Я подумала о любви Колина к Пенни, о глубокой печали, которую увидел в нем Джим. Они оба испытывали тягу к морю и, вероятно, имели много общего. Но ведь Пенни была замужем за другим человеком. Может, Колин в один прекрасный момент сорвался? Может, он убил ее в приступе ревности?
– Вы уверены в этом?
На какое-то мгновение на его лице появилось выражение крайней усталости, как будто он, как, видимо, и другие обитатели причала, в течение многих лет нес невыносимую ношу. Он вздохнул.
– Для Колина смысл жизни заключался в Пенни. Ради нее он мог рискнуть всем. Так бывает, когда вы сильно кого-то любите.
Его слова разрывали мое сердце, потому что мне было слишком хорошо знакомо это чувство.
Девять лет назад
Джеймс прижимает ухо к моему голому животу, как будто слушает, что Элла говорит ему. Я всего на двадцать второй неделе беременности, но ультразвуковое исследование показало, что я жду девочку, и мы уже выбрали для нее имя.
Я лежу на кушетке в кабинете УЗИ. Мой живот намазан изрядным слоем геля, подо мной хрустит бумажная подстилка. Осмотр уже закончен, но специалист посоветовал нам немного подождать. Заметно, что она нервничает. Она сказала, что хочет посоветоваться с врачом по поводу результатов. Мы не понимаем, чем она встревожена, но Джеймс сохраняет спокойствие, и я, глядя на него, тоже беру себя в руки.
– Может быть, их поразил размер ее мозга, – говорит он. – Будет такая же умная, как папа.
Я легонько толкаю его в бок, и тут дверь открывается и входит мужчина средних лет.
– Здравствуйте, мистер и миссис Санторини, – говорит он. – Я доктор Хэнсли. Мне бы хотелось повнимательнее осмотреть пациентку, если не возражаете.
Лаборантка стоит за его спиной. Она выглядит сосредоточенной и обеспокоенной. Мое сердце начинает бешено колотиться. Я поворачиваюсь к Джеймсу, он сжимает мою руку.
Доктор наносит еще одну порцию геля на мой живот и плотно прижимает датчик к коже. Через секунду я снова вижу Эллу. Она дергает крошечными ножками.
– Вот она, наша девочка, – с гордостью произносит Джеймс. – Такая же энергичная, как мама.
Кажется, доктор не слышит его восторгов. Он сосредоточенно рассматривает изображение на мониторе и снова двигает прибор на моем животе, пытаясь внимательнее рассмотреть что-то на экране.
– Что там? – не выдержав, спрашиваю я, понимая, что что-то не так.
Он увеличивает изображение на экране, а потом останавливает его. Я смотрю на пятно, на которое он указывает, и мне хочется, чтобы он снова привел изображение в движение, чтобы Элла снова начала сучить хорошенькими маленькими ножками. Хочется вернуться в тот момент, когда казалось, что все хорошо.
– Что-то не так? – снова спрашиваю я. – С моим ребенком все в порядке?
Он откладывает прибор и стягивает перчатки.
– Миссис Санторини, – наконец произносит он. – С ребенком все просто замечательно.
Я выдыхаю от облегчения.
– Видите ли, я беспокоюсь о вас.
– Что? Но почему?
– Дело в том, что в левом яичнике образовалась крупная опухоль.
– Опухоль? – переспрашивает Джеймс, мотая головой, словно стараясь отогнать неприятные мысли.
Доктор снимает очки, протирает лоб, затем снова надевает их.
– Не буду вводить вас в заблуждение. Похоже, у вас рак.
Я вскакиваю, задыхаясь.
– Ничего не понимаю. Какой рак? Я превосходно себя чувствую…
– Когда рак яичников обнаруживается во время беременности, приходится действовать очень быстро, – продолжает доктор. – Гормоны, выделяющиеся при беременности, могут привести к ускоренному росту опухоли.
Он смотрит на Джеймса, затем переводит взгляд на меня.