Капитана «Мирного» больше всего волновал вопрос с починкой форштевня, поврежденного во льдах. Для чего он тотчас отправил своих мастеровых осматривать лес, чтобы приискать подходящее для этого дерево. Но это оказалось делом не простым. Поблизости от города лес крупный, но вследствие того, что он растет на каменном грунте, сердцевина почти у всех деревьев выгнила, к тому же они были слишком крепки и тяжелы для приделывания к сосновым деталям корпуса шлюпа. Наконец свой выбор остановили на кедре, который оказался наиболее удобным для кораблестроения.
С позволения губернатора, который был так рад появлению «Мирного», что готов был выполнить любую просьбу его капитана, Лазарев ввел шлюп в небольшой залив к западу от временной базы «Востока» и поставил его при большой воде носом на мель, а когда при отливе вода убыла, то увидели, что нижняя часть форштевня на четыре с половиной фута измочалена в щепу.
Для скорейшего окончания работ по ремонту форштевня «Мирного» Беллинсгаузен дал в помощь своего тиммермана и плотника. В течение трех дней ремонт форштевня закончили, шлюп с помощью верпа оттянули с мели, и Лазарев вывел его на рейд для приготовления к вступлению под паруса.
* * *
Офицеры ежедневно ездили на берег, большей частью на северную сторону залива, для охоты в лесу, откуда всегда возвращались с охотничьими сумками, полными разными настрелянными птицами. Это по большей части были особенно красивые попугаи, разные зимородки и так называемые прекрасные певцы. Матвей с Макаром сортировали их по видам, выбирая лучшие образцы, и изготовляли их чучела.
— Андрей Петрович распорядились в дополнительно выделенном помещении оборудовать экспозицию из чучел разных экзотических птиц как здешних, так и заморских, коих добудем в Тихом океане, куда будем держать путь наш, — поведал Матвей Макару. — Так что надобно заготовить побольше веток разных, а то и небольших деревьев для пущего антуража, как выражался режиссер нашего театра, — озаботился он.
— Все сделаем в лучшем виде, не сумлевайся, Матвей, не подведем твоего барина. А как можно?! Когда мой был в хорошем настроении, я эдак подкатился к нему, мол, спасибо, ваше высокоблагородие, за новый чин воинский, за заботу. А он как зыркнет на меня: «Благодари не меня, а Андрея Петровича, заступника вашего!» Во как оно выходит-то.
— Повезло мне с барином, Макар, — просветлел Матвей. — Большой учености человек! И справедливый. Но любит порядок в делах. Так что нам с тобой надо еще проволоки в лавках прикупить и о красках озаботиться. Это уже с Захаром надо будет переговорить. А то Андрей Петрович по большей части за письменным столом сидит, и все пишет, и пишет. Я уж и так чуть ли ни на цыпочках по каюте хожу при крайней надобности. А он с пером в руке вроде бы и смотрит на меня, а я вижу, что и не видит вовсе. Мыслит, стало быть.
И вестовые стали разбирать новую партию птиц, принесенную господами офицерами после охоты.
* * *
— Полюбуйся на так называемого короля туземцев! — с усмешкой обратился Фаддей Фаддеевич к Андрею Петровичу, вызванному им по этому поводу на верхнюю палубу. — Приехал на шлюп, понимаешь ли, обменять привезенную рыбу на бутылку рома.
Тот с интересом глянул на полуголого худощавого аборигена, цвет тела которого был чуть светлее, чем у арапов. На его голой груди на довольно толстой цепочке, перекинутой через шею, висел массивный медный знак в виде подковы с надписью: Chief of Brocken Bay, что означало «Начальник залива Брокен», пожалованный ему губернатором. Однако увидев рану на его курчавой голове, спросил:
— Кто это тебе проломил голову?
— Мой народ, быв пьян, — на ломаном английском языке равнодушно ответил туземец.
«Так вот, оказывается, какую власть имеет “король” над так называемым своим народом, — усмехнулся про себя Андрей Петрович. — Разве можно себе представить, чтобы такое могло случиться у любого из туземных народов, с которыми я успел познакомиться за время своих путешествий?!»
Он уже знал, что аборигены Новой Голландии питаются ракушками, раками, змеями, птицами и прочими всякого рода животными, которых промышляют по лесам. Употребляют в пищу и рыбу, которую жарят на кострах и жадно пожирают вместе с внутренностями. Единственным их оружием были деревянные копья и щиты, сплетенные из волокон растений, а также трезубцы, которыми они бьют рыбу.
— Ну и каковы твои впечатления, Андрюша, от посещения его «величества»? — широко улыбаясь, полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич. — Не зря я оторвал тебя от твоих литературных занятий?
— Ужасающие. И большое спасибо тебе, Фаддей, за возможность еще раз утвердиться в своих оценках. По моему мнению, этот «визит» лишний раз доказал, что туземцы Новой Голландии на несколько веков отстали в своем развитии от прочих островитян южных морей.
* * *
Беллинсгаузен находился в состоянии возбуждения. Еще бы! Оба шлюпа были их командами приведены в полную готовность к дальнейшему плаванию, устранив все повреждения и заменив пришедшие в негодность снасти и паруса. Признаки цинготной болезни у матросов больше не наблюдались, а бараны и свиньи поправились еще раньше. Опухоли и багрово-синий цвет на их ногах исчезли, и теперь их содержали в загонах вместе с прежними и ныне заготовленными. Таким образом, график плавания, установленный морским департаментом, не нарушался.
Поэтому он приказал перевезти с базы обсерваторию и все инструменты мастеровых, а так же весь скот и птицу.
И 8 мая 1820 года шлюпы экспедиции при семи пушечных выстрелах с «Востока» вступили под паруса.
«До свидания, Новая Голландия, до свидания, Порт-Жаксон! Мы сюда еще вернемся из Тихого океана», — прощались с гостеприимной землей мореплаватели.
Сразу же после выхода из залива в открытое море мореплавателей встретил свежий норд-ост, который в гавани Порт-Жаксона совершенно не чувствовался. Сильное волнение кидало шлюпы с борта на борт.
— Отвыкли за полтора месяца от шуток Нептуна, — усмехнулся Беллинсгаузен. — Так что, господа офицеры, придется привыкать, — и приказал убавить парусов.
Шли все время левым галсом, и насколько медленно продвигались на восток, на столько же шлюпы сносило к югу.
— Так мы, пожалуй, и не сможем обогнуть Новую Зеландию с севера, как нам предписано, — пожаловался Фаддей Фаддеевич через несколько суток Андрею Петровичу. — А чему, собственно говоря, удивляться — «ревущие сороковые», и этим все сказано! Не зря же мореплаватели всех морских держав шарахаются от них, как черт от ладана.
— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, — улыбнулся тот. — Не огорчайся, Фаддей, я уже испытал их буйный нрав на своей собственной шкуре. Зато пройдем в Тихий океан проливом Кука, отделяющего Северный остров Новой Зеландии от Южного. А это все-таки поближе к тем местам, где я был года три тому назад на «Екатерине».
— Радуешься, негодяй, моему горю, — дружески пожурил его капитан, — но с Нептуном особо не поспоришь, уж это точно. Придется, наверное, и впрямь рулить к проливу Кука. Ты опять, как всегда прав, Андрюша, но исключительно в своих корыстных интересах.