— А видя огонь, исходящий из ружей, заключили, что мы хотим обжечь их, а потому и мочат свои тела водой, которую черпают руками из моря, — предположил Андрей Петрович.
— Да что мы чикаемся с ними, Фаддей Фаддеевич! — возмутился горячий по молодости лет лейтенант Демидов. — Давайте положим на месте одного-другого туземца, и все сразу же станет на свои места!
— По-моему, Дмитрий Николаевич, нет смысла употреблять действие пороха во вред островитянам. Пусть этим, со временем, познакомят их другие европейцы, — заключил капитан и посмотрел на Андрея Петровича, ожидая его поддержки.
Но тот только неопределенно пожал плечами: «Решай, мол, сам, Фаддей, по своему усмотрению».
Когда же подошел «Мирный», то по сигналу Беллинсгаузена, переданному по флажному семафору, тот выпустил из пушки ядро в лес выше островитян. Те, перепугавшись страшного грохота, присели, поливая тело водой, а женщины и молодые мужчины убежали в лес и с разных сторон подожгли его, произведя длинную непрерывную линию ужасного огня, прикрывая им свое отступление в глубь острова.
Делать здесь было больше нечего, и ялик направился к шлюпу. Когда же он несколько удалился от берега, то на взморье выбежали женщины и, приподняв одежды, показывали морякам задние части своего тела, хлопая по ним руками, другие же плясали, чем, вероятно, хотели дать понять, что они знают слабость их сил и празднуют свою победу.
— Вот я и всыплю дроби в их мерзкие задницы! — в сердцах воскликнул Андрей Петрович, вскакивая и поднимая ствол ружья.
— Не смейте этого делать! — неожиданно вскричал Фаддей Фаддеевич.
Андрей Петрович так и застыл с поднятым ружьем. «Фаддей капитан, и я, конечно, не могу просто вот так взять и наплевать на его приказ при подчиненных, — пронеслось в его голове, — но и дать ему плевать в мою душу я тоже не могу позволить. Что же делать?!» И тут боковым зрением он увидел двух бакланов, летящих справа вдоль берега, вспугнутых, видимо, бушующим там лесным пожаром. Он повел стволом, выбирая упреждение.
— Далековато, Андрей Петрович! — буквально простонал лейтенант Демидов, разгадав его намерение.
Грянул выстрел, — и, о чудо! Летевший чуть ближе к ним баклан распустил безвольно болтавшееся правое крыло, и, судорожно взмахивая одним левым, стал со снижением заворачивать в сторону берега, но, не долетев до него, плюхнулся в воду.
— Ура!!! — восторженно закричал, вскакивая с банки, лейтенант, рискуя перевернуть ялик. Ведь он, как никто другой, знал истинную цену столь удачному выстрелу.
— Ура! — подхватили матросы, сидящие на веслах.
Женщины присели, не понимая, как это с такого большого расстояния пришельцы своим «бум!» смогли поразить летящую птицу. Ведь они же даже с близкого расстояния не могли нанести какого-либо вреда их воинам?
— Спасибо, Андрей Петрович! — растроганно пожимал руку ученого лейтенант Демидов. — Спасли от позора честь россиян!
— А знаете, Дмитрий Николаевич, вот именно так мы и назовем открытый нами архипелаг! — вдруг воскликнул капитан, озаренный внезапно пришедшей на ум мысли. — Каково звучит — «Острова Россиян»! Теперь это название будет красоваться на всех картах мира!
— Замечательно звучит, Фаддей Фаддеевич! — просиял лейтенант, уже готовый простить капитана за его окрик к глубокоуважаемому им Андрею Петровичу.
Когда же Фаддей Фаддеевич глянул на друга, тот молча отвел глаза в сторону. «Предстоит тяжелый разговор…» — понял он, и у него засосало под ложечкой.
Поднявшемуся на шлюп капитану старший офицер, внимательно наблюдавший за всем, что происходило у берега острова, доложил, что, когда ялик ушел далеко от берега, там появилась лодка из двух корпусов, соединенных между собой, с островитянами, которые, похоже, что-то искали в воде, а затем довольно быстро вернулись обратно.
— Сейчас они находятся в большом недоумении, не обнаружив следов ожогов на теле баклана, которого подстрелил с большого расстояния Андрей Петрович и которого они то ли искали, то ли ловили у берега. И еще долго будут ломать головы над тем, чем же это бледнолицые пришельцы смогли поразить птицу на столь большом расстоянии, — усмехнулся Фаддей Фаддеевич и стал рассказывать ему и подошедшим офицерам о событиях, произошедших у берега, с грустью наблюдая, как его друг сразу же, не задерживаясь на палубе, ушел в свою каюту.
* * *
— Разреши, Андрюша, нарушить твое одиночество? — промолвил Фаддей Фаддеевич, входя в каюту.
— Что же это такое вдруг с тобой приключилось? — подозрительно спросил тот, аккуратно откладывая в сторону гусиное перо и протирая его специально предназначенной для этого тряпочкой от остатков чернил на его косо срезанном конце. — Раньше ты просто вваливался в каюту, пренебрегая какими-либо знаками уважения к ее хозяину. Никак совесть проснулась в исполнительном чиновнике?
— Причем тут чиновник?! — обиделся Фаддей Фаддеевич. — Ты же не хуже меня знаешь содержание инструкций как морского министра, так и государя императора по обращению с местным населением открываемых нами земель.
— Знаю, конечно. Но любая инструкция — не догма, а руководство к действию. Общий подход, так сказать, пожелание и не более того. Ты же прекрасно понимаешь, что окончательное решение принимается на месте в зависимости от сложившейся обстановки. И уже сам, кстати, дважды действовал вопреки рекомендациям, меняя курс вначале на Порт-Жаксон в Новой Голландии вместо Аукландских островов, а затем на пролив Кука вместо обхода Новой Зеландии с севера, — глянул он на потупившегося друга и жестко продолжил:
— Конечно, надо стараться мирным путем разрешать возникающие с туземцами конфликты. И тут нет вопросов. Но когда дело доходит до прямых оскорблений представителей народа, который мы здесь представляем, когда им откровенно плюют в душу, то необходимо любыми мерами пресекать их проявление, вплоть до крайних. Это же аксиома. И любой руководитель, не принимающий этих мер, является или слюнтяем, или тупоголовым исполнителем, но в любом случае не достоин уважения, — жестко обосновывал Андрей Петрович свою позицию.
Фаддей Фаддеевич молча слушал друга, опустив голову и не глядя ему в глаза. Он понимал, что тот прав, обвиняя его не только в бездействии, но и в пресечении каких-либо попыток его подчиненных наказать обнаглевших туземцев. Однако не знал, как ему выйти из создавшегося щекотливого положения, в которое попал по своей же вине. Оставалось надеяться только на светлый ум друга и его опытность в этих делах.
— Вскоре нам снова предстоит идти в высокие южные широты, требующие самоотдачи от каждого члена команды, — продолжал Андрей Петрович. — Но они остались без авторитетного командира, которым ты был для них до сих пор. Конечно, и матросы, и офицеры будут беспрекословно выполнять твои приказы, как это сделал и я на ялике, но духа товарищества, объединяющего людей, делающих одно общее дело, уже не будет. И это, к сожалению, станет большим препятствием в успешном выполнении нашей миссии.