Но как ни ждали шквального ветра, первый его порыв все равно оказался неожиданным. Стоять, не держась за что-либо, было невозможно; показалось, что фрегат даже приостановился под напором встречного ураганного ветра. Один порыв сменял другой, обрушившийся тропический ливень бил в лицо, как из брандспойта.
Наконец сила порывов несколько ослабла, хотя и не уменьшилось их количество. Зато ливень почти прекратился. Море вздыбилось. С верхушек все увеличивавшихся волн срывало пену, та неслась вдоль них длинными шлейфами. Видимо, тайфун гнал за собой огромные волны, возникшие в открытом море за десятки, а то и за сотни миль отсюда.
Петр знал, что наибольшую опасность для большого корабля при плавании в волнах значительных размеров представляют два возможных критических его положения. Во-первых, корабль может оказаться на гребне волны своей средней частью, в то время как его нос и корма зависают в воздухе. Под их тяжестью произойдет перелом корпуса как раз в точке опоры, то есть посередине. Во-вторых, может случиться обратное — нос и корма окажутся на гребнях двух соседних волн, а средняя часть корабля зависнет над промежутком между ними. В этом случае корпус корабля как бы «сложится», то есть переломится опять же посередине, но уже под тяжестью своей средней части. Поэтому корабль во время шторма необходимо вести под углом к волне примерно градусов в тридцать, чтобы обеспечить как бы переваливание корабля через верхушки волн. Именно это и делал Петр.
— Правильно де́ржите фрегат относительно волны, Петр Михайлович, — удовлетворенно отметил командир к вящей радости вахтенного офицера, смахивая с лица брызги.
Фрегат как бы замер на гребне волны, а затем покатился по ее склону в бездну между гигантскими водными хребтами.
— Высота волн никак не менее трехсот футов, Иван Семенович, если судить относительно высоты мачт, — почти прокричал старший офицер, преодолевая рев очередного порыва ветра.
— Согласен с вами, Григорий Данилович, — так же громко ответил командир. — Слава богу, идем под парусами, а то бы кочегары при таких кренах судна могли бы, чего доброго, и поджечь его углями, вывалившимися из топки при подбрасывании.
— Не дай бог, Иван Семенович! — старший офицер истово перекрестился.
В это время, когда фрегат, накреняясь, стал взбираться на очередную волну, раздался раздирающий душу громкий скрип корпуса. Лица и командира, и старшего офицера исказились страданием, как от зубной боли: это детали набора корпуса смещались относительно друг друга.
— Вы бы, Григорий Данилович, проверили, что творится в подпалубных помещениях, — распорядился командир. — Если уж здесь, на мостике, слышен этот скрип, то предполагаю, что творится внутри судна… Да приободрите матросов в кубрике. Им сейчас ох как не сладко.
— Есть! — коротко ответил капитан-лейтенант и быстро спустился по трапу на верхнюю палубу.
«Вот как надо заботиться о подчиненных!» — сделал Петр себе зарубку на память.
* * *
— Скрип корпуса в помещениях стоит, конечно, ужасный, — доложил, вернувшись на мостик, старший офицер. — Но течи не обнаружено. В трюме выставил наблюдателей. Ни одна кница [66] на первый взгляд вроде бы не лопнула, но на некоторых из них появились трещины. Матросы в кубрике, конечно, встревожены, однако панических настроений среди них не наблюдал. Вывод: фрегат и его команда выдерживают натиск тайфуна.
— Спасибо, Григорий Данилович, за добрые вести, — повеселел командир. — Я, честно говоря, ожидал худшего. Ведь, к примеру, шлюп «Восток» под командой Беллинсгаузена, потрепанный штормами, при возвращении из высоких южных широт Антарктики еле дотащился до Рио-де-Жанейро, где долго ремонтировался. А чего еще можно ожидать при воспоминании о головотяпстве наших горе-корабельщиков, допущенном при оборудовании шахты для гребного винта? — вскипел он.
— Да, Иван Семенович, уж подсунули они нам свинью, хуже не придумаешь, — вздохнул старший офицер.
— То-то и оно! — в сердцах произнес командир. — Только и жди какой-нибудь очередной каверзы…
Неожиданно посветлело, ураганный ветер стих. Громады волн были все те же, но над головой появился кусочек необыкновенно голубого, совершенно чистого от вихревых, быстро несущихся туч неба. Петр вопросительно посмотрел на командира.
— «Глаз бури», — пояснил тот. — Сейчас мы находимся в самом центре циклона. Вот тут-то и жди неприятностей. Огромные волны при полном безветрии начинают идти с разных направлений и, сталкиваясь, образуют жесткую толчею, опасную даже для крупных кораблей.
Как бы в подтверждение его слов фрегат тряхнуло так, что все на мостике чуть не попадали с ног, хотя и цепко держались за планширь [67] . Штормовые стаксели при отсутствии ветра обвисли, и судно окончательно лишилось хода, превратившись в игрушку разбушевавшейся стихии. Перо руля стало болтать из стороны в сторону, и рулевой уже был не в силах удерживать штурвал.
— Вестовой, помоги рулевому! — приказал Петр.
Тот бросился по уходящему из-под ног мостику к штурвалу. Петр боковым зрением все-таки заметил, как командир вроде бы незаметно для него показал большой палец старшему офицеру. А что еще может быть более значительным для юного мичмана, чем пусть и негласная, но похвала командира фрегата, на которого он смотрит, как на Бога?!
— Хоть бы не оборвался штуртрос! [68] — едва ли не простонал старший офицер, глядя на рулевого и вестового, пытавшихся изо всех сил удержать штурвал, рвущийся из рук. — Тогда все — конец!
— Одна надежда на то, Григорий Данилович, что «глаз бури» имеет ограниченные размеры, — заметил командир, подбадривая капитан-лейтенанта, хотя у самого засосало под ложечкой.
И словно в подтверждение его слов пронесся порыв ветра, а за ним и последующие, подгоняя быстро несущиеся тучи. Толчея прекратилась. Гигантские валы снова покатились один за другим, а наполненные ветром штормовые стаксели позволили поставить фрегат под нужным углом.
— Слава богу! — перекрестился старший офицер. — Бедлам наконец-то закончился.
— Вы, Григорий Данилович, радуетесь так, как будто мы уже вышли из зоны действия тайфуна, — впервые после появления на мостике улыбнулся командир.
— Лучше уж этот разгул стихии, Иван Семенович, чем непредсказуемость ужасной толчеи, от которой фрегат прямо-таки стонал, как живое существо, — пояснил капитан-лейтенант.
— Вам бы, Григорий Данилович, да оды писать, — по-доброму усмехнулся Унковский.