Из мушкета Васятка уже стрелял, я его обучал сам. Но своего у него не было. А пора уже парня в походы брать, чай – боярский сын, и надо его приучать нести службу.
«Ладно, время для выбора личного оружия еще есть, понаблюдаю пока со стороны за его успехами», – решил не торопиться я.
Пока сохли дороги, заняться было решительно нечем. Народ сидел по деревням, селам и городам, и лишь отдельные всадники рисковали проехать по неотложным делам.
Между тем я уже обдумывал свои действия по дальнейшим раскопкам подземелья – кого привлечь, что обследовать.
Однако планы мои были внезапно нарушены. Явился Федька-заноза и доложил, что у ворот стоит монах и спрашивает меня.
– Чего ему надобно?
– Не сказывал, говорит – только боярину самому скажу.
– Зови!
Я спустился в горницу. Федька меж тем ввел в комнату монаха-чернеца.
Был он в заляпанной грязью рясе, клобуке и рыжих от глины сапогах. Войдя, повернулся к красному углу, перекрестился, отвесил поклон иконам. Повернувшись, поклонился и мне и неожиданно густым басом, никак не вязавшимся с его щуплой фигурой, поприветствовал:
– Здравия желаю, боярин!
– И тебе того же. Присаживайся.
Монах степенно прошел к лавке, подобрал полы рясы и уселся. Я молчал, выжидая – все же он ко мне пришел, а не я к нему, пусть первый и начнет разговор.
– Поклон и привет тебе передает настоятель Савва.
От нежданного приветствия и громового баса я вздрогнул.
– Федя, выйди, нам одним поговорить надо.
Федька вышел.
– Правильно, лишние уши нам ни к чему. Плохие ноне дороги, однако – еле добрался.
– Это же какая нужда привела тебя в мой дом?
– Не сам, по велению настоятеля.
– Внимательно слушаю.
– Гость тайный в монастырь прибыл, в городе появляться не хочет, – понизив голос, сообщил монах. – Оба – и настоятель и гость – с тобой встретиться хотят.
– Что, прямо сейчас?
– Велено не мешкать.
– Ах ты, господи! Да ведь на дороге лошадь по брюхо увязнет!
– Мне велели – я передал, а ты услышал. Решай сам. А я в Никольский собор пойду.
– Может, перекусишь?
– Пост! – рыкнул монах.
Ему бы с таким басом в хоре церковном петь, а не по дорогам грязь месить.
Монах поклонился, осенил меня крестом и вышел. Федька проводил его до ворот. Я вышел на крыльцо:
– Федя, запрягай!
– Куда ж тут ехать? Коня только запаришь!
– Я недалеко.
Федька пошел на конюшню, я же стал собираться в Спасо-Прилуцкий монастырь. Оделся скромно, в темное, однако же саблю к поясу прицепил и пистолет за ремень сунул.
В городе улицы были частично вымощены дубовыми плашками, потому ехать по ним мне не составило труда, а вот как только я выехал за городские ворота, так и остановился в задумчивости. На дороге была грязь – жидкая, перемешанная множеством ног и копыт тех бедолаг, которым попасть в город нужно было просто позарез.
Стражник от городских ворот, видя мою нерешительность, посоветовал:
– Ты по обочине, боярин, езжай, там потверже. Да полы кафтана за пояс заткни, меньше забрызгаешься грязью-то.
Так я и сделал. Но тем не менее несколько верст до монастыря добирался не меньше двух часов. От коня перед воротами монастыря валил пар, и он дышал, как после долгой скачки.
Не успел я спрыгнуть с коня и постучать, как ворота распахнулись и вышел уже знакомый привратник.
– Заходи, заждались уже.
– Попробовал бы сам добраться по такой дороге, – буркнул я.
Пройдя знакомым путем, я постучал в дверь и, получив приглашение, вошел.
За столом сидел настоятель Савва. Завидев меня, он поднялся, пошел навстречу. Мы поздоровались как старые знакомые.
– Проходи, присаживайся.
Я уселся.
– Прости, что вызвал в распутицу, да нужда заставила.
– Я уж привык, настоятель. Время выбираешь не ты, а обстоятельства.
– Истинно так!
Савва кашлянул, подав знак.
Из темноты вышла мужская фигура в черном плаще и капюшоне. Я непроизвольно схватился за пистолет. Мужчина откинул капюшон.
Ба! Да это сам Федор Кучецкой! Вот кого не ожидал здесь увидеть!
Федор улыбался. Я шагнул ему навстречу, и мы крепко обнялись.
– Ну, вижу, знакомить вас не надо, – довольно улыбаясь, произнес Савва.
– Да уж не надо, – крепко хлопая меня по плечам, ответил Федор. – Это мой побратим, в одной братчине мы.
– Гляди-ко! – удивился Савва. – А мне ничего не сказал! Садитесь, други, потом обниматься будете. Дело не терпит отлагательств. Я вас оставлю, поговорите наедине. – Савва поднялся и вышел.
– Ты уж прости, брат, что в распутицу вызвал, сам понимаю – не время для поездок. Да дело тайное, государево. Как дали мне особое поручение – о тебе вспомнил. Не хочу, чтобы меня в Вологде видели, потому и остановился в монастыре, да и свиты с собой не взял – двух ратников, только для охраны.
– Чем смогу – помогу.
– Не перебивай. Расскажу вкратце, чтобы тебе понятнее было. Думаю, знаешь, что на престоле польском ноне Сигизмунд, да и о ярой ненависти его к русскому государю небось немало наслышан. Все мечтает, как бы города исконно русские себе под крыло взять. Хитер и коварен аки змей. Потому и снюхался с Магмет-Гиреем, крымским ханом. Грамотки ему шлет, дарами богатыми хана осыпает – подбивает варвара сего с юга Русь воевать. А сам внезапно от Литвы удар замышляет – города русские, и особливо Смоленск, победою себе вернуть. Нельзя, чтобы хищники объединились – смекаешь? – рубанул рукой Федор. – Государь желает союз их упредить. Нет у Василия столько рати, чтобы ворогов сдержать, Русь прикрыть с запада и с юга! Надо государю нашему замыслы Сигизмунда знать и монархов в Европе, союзных России, определить.
Я внимательно слушал московского боярина, пытаясь узреть место самого Кучецкого в государевом замысле. Своей же пользы в том – из Вологодчины-то! – я и совсем не понимал.
Видя мое замешательство, Кучецкой помолчал немного и решился:
– Скажу тебе, почему это Магметка все тянет и выжидает. Так думаю: султан османский, Селим, хоть и жесток и честолюбив, да свой интерес к Литве имеет и с нашим государем торговую дружбу держит, потому и не велит хану бесчинства творить. О том послы наши из Порты доносят. Разумеешь теперь?
Я из вежливости кивнул, хотя тайны московского двора меня занимали мало. Я терпеливо ждал главного – какую роль в сем Кучецкой уготовил мне?