Беда была даже не в том, что по улице ехала самая настоящая колесница, а в том, что в нее были впряжены три птицы, каждая размером с молодого овцебыка, с крепкими когтистыми лапами, огромными головами, вооружёнными тяжёлыми крючковатыми клювами, и перьями, отливавшими синеватым металлом. Ни про это, ни про говорящих крыс, никакой путеводитель по Калопневме не писал. Заодно с угрозой для здравия ума, колесница несла и блестевшую сталью и бронзой многоствольную угрозу для жизни, за рукоятями которой стоял прикрытый прозрачным щитом здоровенный автохтон в нелепой конической шапке василькового цвета.
Воины портовой стражи потянулись кто к мечам, кто к ручницам. Соломенноволосый Пальнатоки поднял в воздух что-то с блоками, противовесом, и маленьким телескопом. Справа от Сигурвейг, Самбор сделал шаг вперёд, откинул назад полы кунтыша, и спрятал правую руку за спину, поближе к рукояти своего странного оружия.
– Лезвия! – вполголоса сказад лименарх. – Что они здесь делают?
Колесница остановилась у начала пирса. Вышедшие из-за неё туземцы выглядели угрожающе-разнородно, но у каждого в наряде присутствовал тот или иной оттенок синего, и начисто отсутствовал зелёный. Их ряд остановился, не доходя шагов двадцати до эндоциклов.
– Ближе не подходят, нас боятся, – сказал стражник помоложе.
– Нет, это чтоб под свои же пули не попасть, – разочаровал его товарищ.
– Не просто пули, а полувершковые, – Гостислав, сблизив два пальца левой руки, показал размер. – Поди, и разрывные. Этот синешапочник нас всех одной очередью в такие куски порвёт, уксусом полить, лучка добавить, и на плескавицу [61] .
Несмотря на страшные слова, боцман не казался особенно впечатлённым угрозой.
– Ну, мы тоже в долгу не останемся, – в голосе светловолосого стражника присутствовало сомнение.
– Тебе же вроде Синие Лезвия откатывали? – совсем уже тихо сказал старец Луцо, обращаясь к старцу Киприно.
Видя замешательство последнего, Сигурвейг сгребла Ирсу в охапку, прикидывая, где бы спрятаться.
– Хусый кулпан, бальба, почукают свирнас псалкари, – вроде бы сказал один из автохтонов, с синей повязкой на правом предплечье, не прикрытом коротким серым гиматием, самому рослому, возможно, вожаку.
Тот красовался в отблёскивавших сталью сандалиях, поножах, панцире, подпоясанном поясом из металлических прямоугольников, на котором болталась примерно такая же оружейная странность, как и у Самбора, и металлическом шлеме, перевязанном голубой тесьмой.
– Кучай, бальба, кулпан шпинский, – отрезал тот и сделал ещё шаг вперёд. – Мы за гаванным сбором.
– Это по какому обычаю! – лименарх, преодолев временное смятение, величественно сложил руки на животе. – Микропо́нтико, Йа́ино, с вашими отцами придётся мне нешуточно поговорить!
Туземец с синей повязкой смутился, его узкое лицо, покрытое видимыми даже за двадцать шагов юношескими прыщами, покраснело. На его более рослого товарища отповедь Киприно произвела совершенно противоположное впечатление.
– По новому обычаю берегового братства, волей совета девяти! – гордо объявил он. – Каждый корабль, что входит в гавань Калопневмы, платит гаванный сбор…
– Какое братство, какой совет! – не отступал от своего Киприно. – «Клепта́рхов Анти́лии» насмотрелся?
– Псалкари тербовали, бутырих хавби! – сообщил рослому еще один синеповязочник, разительно похожий (с учётом некоторой разницы в возрасте) на торговца малиновой водой.
Главарь покачал головой:
– Гаванный сбор береговому братству в шесть марок золота! За недобор каждой марки, совет определил – казнить по ватажнику!
Ватажникам и страже это предложение не приглянулось – раздались щелчки взводимых курков.
– Уложить нахала в шлеме, или пулемётчика? – светловолосый приник к прицелу своего странного лука (если это был лук).
– Остановись! В шлеме – сын Алепо! – Киприно положил руку на оружие стражника.
– Не спешите ради шести марок стрельбу затевать, – Анси ещё глубже нахмурился. – Золото не честь, жизни не дороже.
– Сепи, шпинская ряха! – сказал вожаку пушкарь, глядя, как показалось Сигурвейг, прямо на неё.
Его взгляд не предвещал бы ровно ничего хорошего, даже не будь он направлен поверх шести стволов. Сигурвейг попыталась спрятать Ирсу у себя за спиной.
– Или можем в счёт одной марки взять её! – добавил вожак, указывая на Дарводу.
– Ты, я чаю, просто не родился, а в отхожем месте в дырку провалился? – ответно предположила знахарка.
– Они рехнулись? – неизвестно кого спросил Гостислав. – А́рнмунд говорил, на самом Костяном берегу за последнюю невольницу дюжину марок дают…
– Часа на четыре, для моей утехи, – пояснил вожак.
– Да со своей утехой ты за диале́пт [62] справишься! А обеими руками по очереди – еще быстрее! – посоветовала Дарвода.
– Почему по очереди? – не понял враждебный пушкарь.
– Потому что в обе руки там взять нечего! – объяснила знахарка.
Раздался смех, причем смеялись и некоторые автохтоны, украшенные синим. Вожак несколько опешил.
– Йаино, отец про твои беззакония узнает, так отдерёт, две недели сесть не сможешь! – добавил лименарх и погрозил вожаку украшенным золотым кольцом-печаткой перстом.
– С отцом моим произошёл несчастный случай, – рослый нехорошо ухмыльнулся, показывая зубы с блеснувшими в неестественно ярких лучах Сунны металлом ортодонтическими скобами. – Он отправился в деревню Ти́гри поправлять здоровье. А эту деву с норовом я, так и быть, возьму в счёт полутора марок!
Дарвода уже вдохнула, судя по всему, на этот раз готовясь отповедать наглецу громко и безмилостно, но Вили дёрнул её за рукав тонкой до не совсем приличной для целительского одеяния полупрозрачности льняной свиты, тут же шагнул вбок, и зашептал в ухо Самбору. Тот поднял в воздух левую руку и громко сказал:
– По исконному обычаю берегового братства, требуем переговоров! Ваш вожак с нашим!
– Ну да, как во второй части Китогрыз Кровавый с Чиму́ткой Злым, – понимающе добавил Скапи.
– Я хочу смотреть «Клептархов Антилии»! – заявила Ирса, выглядывая из-за материнской юбки.
– Только этого тебе не хватало, – автоматически ответила Сигурвейг.
Рослый (Йаино, по обращению лименарха) подозвал к себе прыщавого (Микропонтико?) и товарища, ранее нёсшего бессмыслицу про псалкарей. Донеслось:
– По бакрыхой кусчати… похазник с похазником, скводин на скводин…
Некоторое время внимательно прислушивавшийся к загадочным словам Анси вдруг прикрикнул на Йаино и его собратьев: