Лошади, пасшиеся на лугах у Сомова озера, были знаменитой породы – липицкие тяжеловозы, завезённые в Поморье из восточного Гардара ещё в те века, когда конные отряды танов и союзных с ними венедских племён ходили дозором вдоль берега Янтарного моря, вглядываясь в северный окоём – не покажутся ли паруса враждебных сноргов или кронийцев-грабителей. Теперешний набег был и так безнадёжно анахроничен, и вдвое, если его целью были…
– Рога им от дохлой метари́ны [224] , а не пеплинских коней! – возопил Избор.
Он перекинул дубину через плечо и повернулся к проходу через башню.
– Куда попёр? – остановил конюшего пестун, схватив за левую руку.
– Во дворе тачанка, только запрячь! – Избор попытался вырваться и уронил дубину. – Ну смотри, что наделал…
Ослоп упал на крышу, ломая черепицу, и загрохотал дальше вниз.
– Коногон-ослопник, без налёта нам весь замок разнесёшь! – укорил Воемил.
– Избор, – не выдержала Меттхильд. – Тебя Ведрфольнир [225] в темя клюнул? Зачем ты вообще…
Она хотела сказать, «припёр эту дубину», но осеклась, вспомнив про копьё в собственной руке. Ответ был очевиден – у дубины не перекосит затвор, а где пулю поворотит доспех врага, палица собьёт неприятеля с ног, невзирая на…
– Как ты на тачанке два духоплава остановишь? – тщился уразумить конюшего отставной йомс.
– Из ракетного ружья по турбине!
– У их пулемётов дальность вдвое против ружья, – с сожалением в голосе напомнил кузнец. – А брони для коней нет.
– Но что-то сделать надо, – решила Меттхильд. – На броневозе?
– Хозяйка, я вторую луну говорю, котёл мгновенного пароообразования в чистку надо, на теплообменнике соли осели, он через полчаса только парообразует! – пожаловался Воемил.
– На бесхвостке [226] ! – предложил Гладыш, второй кузнечный ученик.
– Двух воинов и ружьё не подымет! – возразил кузнец.
– Двух воинов нет, а меня с Задаром подымет, – прикинула младшая пеплинская владычица. – Пошли за бесхвосткой!
– Доченька, там стрелять будут, а где стреляют, ненароком и убить могут, – сказал пестун, складывая треногу диоптра. – Тебе не жалко жизнь на кон ставить против табунка лошадей, сперва Гудалик-Йона припомни, что ль, а потом о муже и родителях подумай!
Невидимо, под личиной Шадаа Зунари щёки Меттхильд вспыхнули – приходилось признать, и от гнева, и от осознания правоты старого йомса. «Доченька» в его исполнении прозвучала не так ласково, как издевательски, но в остальном…
– Гудалик-Йон, это у которого Гундахар пару коней отнял? Да, вот уж где ладно не вышло, – согласился Воемил.
Воспоминание об Усобице Двух Коней направила мысли Меттхильд в новое русло – не погони Гудалик-Йон тех злополучных лошадей на рынок…
– Избор, звони Гостирадке на конюшню – пусть откроет леваду, пугнёт тяжеловозов, чтоб разбежались, и сама с Дубыней прячется в лесу! Воемил, Гладыш, к броневозу! Разводите пары! Остальные – на южную стену!
Забрало Деянова шлема было поднято, так что Меттхильд смогла полюбоваться сменой его выражений – удивление, возмущение, наконец, неохотное согласие. Пестун хотел добавить к приказу ещё что-то, но конюший, кузнец, и один из учеников уже побежали в Свекольную башню, подхватив ружьё и станок под него. Бывшему йомсу осталось только сунуть диоптр Задару и топать на юг.
Шагая вдоль зубцов, Меттхильд бросила сторожкий взгляд в сторону моста через Сомову протоку. Драный паром погрузил скеги в воду, протискиваясь под пролётом. Налётчики с маленького духоплава с росписью обменивались огнём с пулемётом на Выездной башне, то прячась за каменной опорой моста, то выводя судёнышко из-за неё и поднимая тучу брызг винтами. – Ратимирко, дурень! – крикнул Деян в сторону башни. – По парому, по парому бей!
За поворотом боевого хода, открылась небольшая плошадка с подъёмником. Из его клети вышла Венцеслава в сопровождении пары видных молодых воинов – Синдри и Златодана. На Деяна вообще стало любо-дорого глядеть: с его лица, досаду по поводу ещё одной женщины, способной отдать приказ, смыла неудержимо поднявшаяся снизу волна отравления андрогенами. Веселья добавляло, что организм пестуна так бурно отозвался на вид матери троих детей и бабушки двух внуков, вдобавок облачённой в боевые доспехи. Правда, доспехи свекрови не были спешно найдены в кладовой, где провалялись невесть сколько лет. Не только платья Венцеславы делались на заказ и втридорога: её справа использовала ту же недавнюю технологию, по какой делались космические скафандры высокой подвижности. Вследствие этого, старшая пеплинская владычица блестела металлом, как ожившее этлавагрское изваяние Астеродоты Астрархе – длинные ноги, крутые бёдра, тонкий стан, гордо расправленные плечи под серебряными грифонами наплечников, и видимая между поднятым забралом крылатого шлема и бевором [227] верхняя часть прекрасно-надменного лица.
– Как тебя… – Венцеслава соблаговолила заметить пестуна.
– Деян, хозяйка!
– Деян, как идёт… – свекровь глянула поверх зубца в небольшой диоптр, отделанный серебром и слоновой костью. – Осада?
– Хозяйка, замку угрозы нет! – выпалил пестун. – Они вроде за конями повадились!
– Конокрады, – одно это слово свекровь произнесла так, что оно оказалось обернуто саваном пренебрежения, брошено в могилу незначительности, и сверху присыпано щепотью брезгливого удивления, как что-то настолько пошлое, как конокрадство, ещё вообще возможно в земном круге. – Воины, вы знаете, что делать.
Венцеслава величественно развернулась, всем своим видом давая знать, что такое расположение дел недостойно её дальнейшего внимания. Старый йомс молодецки выпрямился. Свекровь недозавершила поворот, обнаружив Меттхильд. Брови с безукоризненным изгибом едва приподнялись, ледяной ручеёк голоса владычицы чуть-чуть потеплел:
– Красные грифоны Пеплина на плечах, и цветок айвы под лунным серпом на шлеме… Изгнанник из дома Кешавейн, равный мечнику? Иуа́н ичи́к ту́ует, тлици́н яху́нгет! – владычица чуть наклонила голову. – Кахау́ц, касаги́?
– Венцеслава, это я, Меттхильд.
– Меттхильд! – Мествинова вдова тут же заново оглядела невестку с ног до головы, скептически. – Эти доспехи тебе не льстят, сидят искоряченно и мужеподобно, надо новые справить!
– Гостирада с Гутькой жеребцов погнала, а Дубынька с собаками – кобыл! – сообщил Задар, приникнув к сдвоенной трубе на треноге. – Знатно провела ты потатчиков, Воесила свет Борвиновна!