– Кто вы такие и почему по кустам прячетесь? – ловчий чуть опустил лук, теперь целя приземистому карлу с мешком не в грудь, а в ноги. – Насчет медведя я не шутил, мог ведь и стрелу пустить – они до ирги охочи!

– Я Эйстейн, а это жена моя Кромхильд. Мы из Оверхогдаля, что в Ямталанде.

– Это ж до Квенмарка рукой подать! – удивился Йокуль. – Сюда вас как занесло?

– Через Фрёсён, там мы челн украли, дальше вниз по реке, вдоль берега, и через проливы. В Вейлефьорде у устья реки челн перевернулся, дальше лесом.

– Ничего себе! Это вы долиной Грейса шли? А где в дерьмо вляпались? – полюбопытствовал Нафни.

– Погоди ты с дерьмом! С какой стати их из Ямталанда в Танемарк понесло, да еще через проливы на краденом челне? – перебил Ламби, наконец отпустив тетиву.

– Пришли дружинники Йормунрека конунга, сказали, кто из бондов не заплатит двадцати эйриров серебра, тех они с земли сгонят! У меня половины не хватило, я просил неделю отсрочки, в Мьяллеборг съездить, волчьи шкуры продать. А Рагнфрёд, кого Йормунрек над дружиной поставил… – Эйстейн замялся.

– Так что Рагнфрёд? – подбодрил его ловчий.

Карл с землистым лицом продолжал молчать. Вместо него, ответила его спутница, чьим щекам гнев даже придал какой-то цвет:

– Не отпустил, а взамен предложил Эйстейну за меня десять эйриров в счет недостачи!

Лица слушавших бондов вытянулись от удивления. После падения Слисторпа, на южном берегу Янтарного Моря понятие «рабыня» стало относиться почти исключительно к красою лепым, но диким, девам, не говорящим по-тански, изредка привозимым из-за морей каким-нибудь незадачливым карлом для плотских утех. После нескольких месяцев подхихикиванья соседей, полонянка обыкновенно осваивала танский язык и превращалась в вольноотпущенницу, а затем жену того карла, что ее привез. Впрочем, иногда, она становилась женой и совершенно другого карла. В последнем случае, хихиканье над бывшим рабовладельцем, естественно, возобновлялось. Но чтоб мужу предложили продать собственную жену, причем по цене, за которую нельзя было бы купить и хорошего щенка, например от знаменитого Хёрдакнутова волкодава Хоппа – это просто ни в какие ворота не лезло.

– Такого обычая отроду не было! Что ж вы Ямтамот [150] не созвали? – Йокуль не на шутку рассердился.

– Что такое Ямтамот? – шепнул Нафни.

– Это вроде тинга, но могут участвовать и тролли, – шепотом же объяснила ему Нидбьорг.

– Рагнфрёд с дружинниками Ямтамот разогнали, мьяллеборгский всполошной колокол скинули с колокольни, а законоговоритель спрятался у троллей, чтоб его не убили, – объяснил Эйстейн. – Мы решили, хутор так и так потеряем. Лосей и овцебыков я выпустил, пошли через мост над озером во Фрёсён, там Рагнфрёд спал пьяный в корчме…

– Ну, что опять мнешься? – сказал Ламби. – Ты разбудил его и вызвал на поединок?

– Да нет, на поединке он бы меня уложил. Просто горло перерезал, а потом мы лодку украли и от озера вниз по реке пошли.

Ловчий снова стал поднимать лук.

– Погоди. – Йокуль задумался. – Если Рагнфрёд Ямтамот разогнал и собирался законоговорителя убить, он сам был уже вне закона, стало быть, резать можно? Но лодку-то красть все равно нельзя? Тьфу, ямталандцы дикие, нам вас теперь судить, что ли?

– Чур меня от нуитских лешаков, – внесла свое веское слово Благута. – Пусть проваливают, откуда пришли!

– Какие ж они нуитские, – обоснованно возразил Йокуль. – Ямты – они не нуиты и не снорги, они сами по себе. Или были сами по себе, пока Йормунрек дружину не послал. И на Ямталанд хочет руку наложить? Сдается мне только, плохонько у него это выйдет.

– Вот что, – решил Ламби. – Оставаться здесь вам и впрямь не след, а через пару недель, из Хейдабира еще один корабль в Винланд пойдет. Его несколько беглецов с севера уже ждут, двумя больше, двумя меньше… Пусть у Карли голова болит – брать вас, или нет.

– Простокваша! – неожиданно воскликнула Дубрава.

Кувшин и положенная поверх лепешка исчезли. В отдалении, ветви нескольких деревьев качались, как от ветра.

Глава 63

– «Диэксагог Дамонико Телестико и мегалея Тира, более не в силах сносить дерзость Эрманореко, собрали боеспособное войско [151] , снарядили большое количество дромонов и огненосных келандионов…»

– Погоди, схоласт! – писарь Кенеро ножичком заострил гусиное перо, макнул его в чернильницу, и вновь склонился над тетрадой, сшитой, как свидетельствовало название, из четырех листов шелковой бумаги, сложенных вдвое и прошитых по складке.

– «И огненосных келандионов,» – повторил он. – Что дальше?

– «…и отправили их к Килии, надеясь одним ударом снять морскую осаду со Скиллитиона,» – Кирко покачал головой. – Всего-то и было полдюжины дромонов и два келандиона. Это не пиши. «Но из-за трусости и неопытности флотоводца Астрабо, прозванного Гонгило, жалкого бездельника родом из Артиасто, что на северо-западе земли Нотэпейро, все собранное войско было потеряно или уничтожено варварами.» На самом деле, так никто и не знает, куда они делись. И откуда взялся этот Астрабо? Говорят, он вообще оказался при дворе, только потому что когда-то был любовником Алекторидео. «Лишенный помощи огненосного флота гегемонов, тиран Килии Бениро был быстро повержен. По вступлении на порфировый трон, желая возместить ущерб, нанесенный этим поражением, анасса Тира назначила автократором для ведения войны против Эрманореко Аркилло, доместика схол, астианакса несокрушимой силы, молодого, но предприимчивого, деятельного и опытного в военном деле.»

Кирко вздохнул.

– Сколько их еще было, молодых, деятельных, и влюбленных в Тиру. Теперь кто чаек кормит, кто рыб. Снова пиши! «Этот Аркилло, по приказу анассы построив новые келандионы и собрав войска…»

– А сто́ит нам вообще трудиться? – вдруг спросил Кенеро. – Говорят, историю пишут победители…

Схоласт задумался.

– Сто́ит! – ответил за него Плагго, войдя в шатер.

За один день и одну ночь, пресбеус постарел на больше лет, чем отведено среднему смертному. Его нижняя челюсть и правая рука тряслись, но взор был непреклонен. Старец продолжил:

– И побежденные, мы обязаны рассказать потомкам, что было.

– А если Эрманореко найдет записи и велит их сжечь, как он сжег хроники венедов? – возразил писарь.

– Может сжечь, может и не сжечь, один список может уцелеть, пусть даже и в виде палимпсеста, всякое бывает. На то и история, чтобы учить одно одобрять и ставить в пример, другого же гнушаться и избегать. Надо, чтобы не осталось в неизвестности все полезное и ценное, и чтобы никто не делал попыток ввергнуть себя в ужасные и вредные начинания. Может, не сейчас, а лет через двести кто-нибудь найдет и прочтет. Только если не запишем, точно ничего не останется. А если нашей истории не останется, это еще хуже, чем поражение – тогда нас все равно что и не было. Продолжай, Кирко! – Плагго попытался отмахнуться, но схоласт помог ему сесть в кресло, бережно поддержав.