Грив сделал паузу, обозначив конец пятиминутной предыстории, и мягко спросил:
– Мистер Генри, не объясните ли суду, почему Адам отказывается от переливания крови?
Мистер Генри помедлил, словно обдумывал вопрос впервые. Он отвернулся от Грива и обратился к Фионе.
– Вы должны понять, – сказал он, – что кровь – это сущность человеческого. Это душа, это сама жизнь. И как жизнь священна, так же и кровь. – Он как будто закончил речь, но тут же добавил: – Кровь означает дар жизни, за который должна быть благодарна каждая живая душа. – Он огласил это не как заветную мысль, а как констатацию факта – тоном инженера, объясняющего конструкцию моста.
Грив ждал, показывая своим молчанием, что на его вопрос не ответили. Но Кевин Генри не собирался продолжать и смотрел прямо перед собой.
Грив дал подсказку:
– Итак, если кровь – дар, почему ваш сын не принимает его от врачей?
– Смешивать свою кровь с кровью животного или другого человека – это загрязнение, порча. Это значит отказаться от Божьего чудесного дара. Вот почему Бог особо запрещает это в Бытии, в книге Левит и в Деяниях.
Грив кивал. Мистер Генри прозаически добавил:
– Библия – это слово Божье. Адам знает, что его надо слушаться.
– Вы и ваша жена любите сына, мистер Генри?
– Да. Мы любим его. – Он сказал это тихо и посмотрел на Фиону с вызовом.
– А если отказ от переливания крови станет причиной его смерти?
Кевин Генри опять смотрел прямо перед собой, на стену, обшитую деревом. И сдавленным голосом ответил:
– Он займет свое место в небесном царствии на Земле, которое наступит.
– А вы и ваша жена. Каково будет вам?
Наоми Генри по-прежнему сидела выпрямившись, выражение глаз нельзя было понять из-за очков. Она сидела, повернувшись к адвокату, а не к мужу на свидетельском месте. Фионе даже не было видно, открыты ли у нее глаза – такие маленькие за толстыми линзами.
Кевин Генри сказал:
– Он поступит так, как правильно и истинно, как велел Господь.
Грив снова выдержал паузу и, понизив голос, спросил:
– Ведь это будет горе для вас, мистер Генри?
Из-за притворной доброты в голосе адвоката отец сам потерял голос. Он смог только кивнуть. Фиона увидела, как он двинул кадыком в усилии совладать с собой.
Адвокат сказал:
– Этот отказ – решение Адама или на самом деле ваше?
– Мы не смогли бы его отговорить, если бы даже захотели.
Несколько минут Грив продолжал допрос в том же духе, стремясь показать, что на мальчика не оказывали давления. В больнице его навещали двое старейшин. Мистеру Генри не предлагали при этом присутствовать. Но позже в больничном коридоре старейшины сказали ему, что их впечатлило и тронуло понимание мальчиком ситуации и его знание Библии. Они были довольны тем, что он принял решение и живет, приготовясь умереть, в истине.
Фиона почувствовала, что Бернер хочет возразить. Но он знал, что она не будет тратить время и объяснять, что показания с чужих слов не принимаются.
Последняя серия вопросов Лесли Грива была подсказками мистеру Генри, чтобы он мог подробнее охарактеризовать эмоциональную зрелость Адама. Он сделал это с гордостью, и в тоне его теперь совсем не слышалось, что он думает о потере сына.
Марк Бернер приступил к перекрестному допросу только в половине четвертого. Он начал с того, что выразил сочувствие мистеру и миссис Генри в связи с болезнью сына и надежду на его полное выздоровление – верный знак, по крайней мере, для Фионы, что дальше он церемониться не будет. Кевин Генри потупил голову.
– Для начала проясним простой вопрос, мистер Генри. Упомянутые вами книги Библии – Бытие, Левит и Деяния святых апостолов – запрещают вам есть кровь, а в одном случае призывают воздерживаться от нее. В переводе Нового Мира книги Бытие, например, говорится: «Только не ешьте плоти с ее душой – с ее кровью».
– Верно.
– Но ничего о переливании крови.
Мистер Генри терпеливо ответил:
– Думаю, на греческом и в оригинале на иврите смысл сказанного: «принимать в тело».
– Хорошо. Но это тексты железного века, переливания крови тогда не существовало. Как его можно было запретить?
Кевин Генри покачал головой. В голосе его звучала жалость или снисходительное терпение.
– Конечно, оно существовало в разуме Бога. Вы должны понимать, что эти книги – Его слово. Он вдохновил своих избранных пророков записать Его волю. Не имеет значения, в каком веке – в каменном, бронзовом или еще каком.
– Пусть так, мистер Генри. Но многие свидетели Иеговы сомневаются в этом запрете именно из таких соображений. Они готовы принимать продукты крови или некоторые продукты крови, не отказываясь от своей веры. В таком случае, может быть, для Адама допустимо другое решение, и не могли бы вы со своей стороны убедить его принять его и спасти свою жизнь?
Генри повернулся к Фионе.
– Очень немногие отклоняются от доктрины Руководящего совета. В нашем собрании я таких не знаю, и наши старейшины не имеют сомнений на этот счет.
Полированная голова Бернера блестела в свете ламп. Он держался правой рукой за лацкан в почти пародийной позе грозного допрашивателя.
– Эти строгие старейшины ежедневно посещали вашего сына, верно? Они весьма озабочены тем, чтобы он не передумал.
У Кевина Генри впервые проявились признаки раздражения. Держась за края свидетельской кафедры, он подался к Бернеру и слегка нагнулся вперед, словно его удерживал невидимый поводок. Однако тон его был по-прежнему ровен.
– Они порядочные, добрые люди. Священники других церквей ходят по больницам. Мой сын получает советы и утешение от старейшин. Если бы не так, он бы мне сказал.
– Верно ли, что, если бы он согласился на переливание крови, он был бы отвергнут или, как у вас говорят, исключен из собрания?
– Лишен общения. Но этого не случится. Он не передумает.
– Формально он еще ребенок, мистер Генри, и на вашем попечении. Так что это вы не желаете переменить решение. Он боится стать отверженным, так ведь? Из-за того, что ослушается вас и старейшин. Единственный мир, который он знает, отвернется от него, если он предпочтет жизнь ужасной смерти. Это ли свободный выбор для молодого человека?
Кевин Генри на миг задумался. И впервые оглянулся на жену.
– Если бы вы пять минут с ним провели, то поняли бы: он знает, чего он хочет, и способен принять решение согласно своей вере.
– Я склонен думать, что мы нашли бы испуганного и тяжелобольного мальчика, отчаянно нуждающегося в родительском одобрении. Мистер Генри, вы сказали Адаму, что он вправе согласиться на переливание, если хочет? И что вы все равно будете его любить?