Это еще что за напасть. Вдруг ударила резкая боль — чесотка в правую ногу, предпальцевую подушечку. Странно — противное ощущение: одновременно болит и чешется.
— Двигаться, двигаться, — сказал себе Кошерин, а не то сейчас еще и удар хватит.
Он быстро собрался и вышел из квартиры. И только на улице вспомнил, что не закрыл дверь. Вернулся, дверь была закрыта, но ключ он не мог найти.
Кошерин начал обыскивать карманы, вдруг увидел, что держит ключ в левой руке между пальцев.
Он не контролирует свои действия. Этак он сейчас забудет, на какой улице находится и потеряется в городе. Точно, надо идти к Виктору на прием. Все его персонажи там уже побывали, и его черед настал.
И в этот момент Кошерин увидел того самого мужчину, которого застукал вместе с Розой в парке. Это был не Виктор, лицо гораздо шире, шея короче, а глаза серые, а у Виктора синие. Синими глаза были и у Кошерина, в молодости девушки очень их любили.
Подозреваемый, как его обозначил про себя Кошерин, прошел совсем рядом, потому и удалось рассмотреть цвет его глаз.
Он искоса глянул на Кошерина и, кажется, ухмыльнулся. Походка у мужчины была без раскачивания, что выдавало в нем чиновника, привыкшего держать осанку.
Кошерин без всякого согласования с собой двинулся следом за мужчиной. Тот зашел в супермаркет.
Кошерин невольно залез во внутренний карман пиджака, где носил кошелек. Деньги имелись в достаточном количестве.
Направо от входа находилось кафе. Мужчина вошел в него. Туда же последовал и Кошерин. Кафе напоминало запущенный сад. Посреди в огромной кадке рос фикус, образовывая шатер, под которым стояло несколько столиков. Дальше находился бар, где сейчас учился подбрасывать и смешивать напитки бармен.
Бар был увит диким виноградом с прикрепленными к веткам муляжами гроздей. Сквозь листву виднелись плавающие в аквариуме рыбки. Столики были из красного дерева, а стулья обиты зеленой кожей.
Мужчина подошел к бармену и о чем — то с ним заговорил. Было видно, что они хорошо знакомы. Бармен — тощий в накрахмаленной рубашке с залысинами на голове — кивал и продолжал подбрасывать алюминиевую колбу.
Кошерин выбрал место у окна. Отсюда хорошо просматривалась улица и помещение кафе.
Тут же к нему подошел официант с толстой книжкой меню.
— Мне 50 граммов водки и чего — нибудь мясного горячего и салат.
— У нас прекрасный шницель.
— Шницель? — удивился Кошерин. — Давно не слыхал, разве их еще делают?
— Мы делаем.
— Ну, тогда шницель и водички.
— Тархун.
— Ее разве еще выпускают, это была прекрасная вода?
— Мы выпускаем.
— Ну, тогда все, — сказал Кошерин своим резким директорским тоном.
Он и впрямь выглядел сейчас как — то растерянно и жалко. Но ведь действительно ни шницелей, ни Тархунской воды он не встречал уже миллион лет, хотя и посещал подобные заведения довольно часто.
Официант принес приборы и хлеб, нарезанный маленькими квадратиками. Один из квадратиков, как когда — то делал еще студентом, Кошерин намазал горчицей и посолил. Когда — то это была бесплатная пища в столовках, и этим блюдом в основном и насыщались бедные студенты. Потом, правда, лафа закончилась, хлеб и горчица стали платными.
Мужчина закончил разговор с барменом и направился прямо к столу Кошерина.
— Можно к вам присесть?
— Пожалуйста, пожалуйста…
— Скажите, зачем вы за мной следите? — опускаясь тяжело на стул, который не замедлил скрипнуть, спросил мужчина.
Кошерин поперхнулся бутербродом.
— Как вы сказали — слежу? С чего бы это!
— Меня трудно провести, еще в парке я заметил вас, как вы за нами наблюдали.
— Вы что из СБУ?
Кошерин положил на салфетку недоеденный бутерброд с четкими отпечатками зубов.
— Что — то в этом роде.
— И знаете Розу?
— Розу Алексеевну?
— Ее самую. Ага, теперь понял. Вы ее ревнивый муж?
— Она не замужем! У вас было свидание?
Кошерин поймал себя на том, что стал подражать капитану Смирнову. Тот тоже вел беседу в нарастающем темпе, не давая время на раздумья.
— Ну да. Мой сын занимается у вашей…
Мужчина изучающе посмотрел на Кошерина.
— Мы в парке и встретились обсудить предстоящее выступление на концерте. Вас устраивает такой ответ?
— А почему он меня должен не устраивать? Не я ведь подсел к вашему столику.
— Я подсел, чтобы прояснить ситуацию, не люблю двусмысленных положений.
— А кто любит, как вас, простите?
— Виталий Леонидович Измайлов.
— Дмитрий Сергеевич Кошерин… Простите, а вашего сына случайно зовут не Илья?
Измайлов испуганно уставился на Кошерина.
— Вы что, экстрасенс?
— В некотором роде, в некотором роде. Ваш сын вундеркинд, пишет симфонии, а вы… Тут Кошерин чуть не сказал, зарабатываете на нем деньги…
— Очень интересно! Вы любитель серьезной музыки и ходите в филармонию. Теперь понятно. Такое бывает.
— Что бывает?
— Преследование, маньячные наклонности. Но я знаю, как с такими поступать. Опыт есть.
— Вы шутите? Я про вашего сына много читал. И не более того. А ни на одном концерте не был.
Кошерин хотел прибавить детское, «честное слово», но вовремя прикусил язык.
— Читали? Интересно где? О сыне пишут редко, разве когда нужно что-нибудь перченое. У нас, знаете, публика дура, а про прессу и говорить не хочется. В серьезной музыке никто не разбирается, и если пишут, то такое…
Измайлов сухо рассмеялся. Кошерин почему-то посмотрел на его руки. Наверное, у него и кожа на руках сухая. Так и слышалось ее шуршание.
— Мой сын лечил вашего сына, — неожиданно сказал Кошерин.
— Виктор Дмитриевич! — воскликнул Измайлов. — Вы отец Виктора Дмитриевича?
Что произошло с человеком. Голос стал слащаво-вежливым, Измайлов вдруг начал сморкаться в платок не первой свежести, размахивать руками да так, что едва не сбил тарелку с огромным шницелем, который только что поставил на стол официант.
Шницель был покрыт желтовато-коричневой корочкой и пузырился изнутри жаром. Он был таким аппетитным, что Кошерин уже пожалел, что затеял такой длинный разговор.
Кошерин развернул салфетку, взял нож, вилку и отрезал большой кусок. Пар выбросился наружу, а верхний слой корки отстал от дымящегося плоского куска мяса.
Кошерин, зажмурив глаза, отослал кусок горяче-сочного шницеля в рот. Заметил, с какой жадностью смотрел на него Измайлов.