У Дражкова случилось несчастье, жена бросилась с девятого этажа. Говорили, что Дражков довел ее до этого, что она была вообще психически неуравновешенна. И все невольно рассматривали дирижера, как он перенес этот стресс.
Дело было даже не в факте смерти, а в том, как она произошла. Волей — неволей пятно падало на безукоризненного Дражкова, которого знали, как умного, порядочного человека. К тому же совершенного бессребреника. На иные репетиции и концерты, когда у оркестра не было средств, он приезжал за свой счет. А однажды также за свой счет привез пианиста — вундеркинда, который потряс своей игрой сначала оркестр, а затем и музыкальный Киев.
Дражков выглядел обычно — короткий ежик, болезненные мешки под глазами (ходили слухи, что он много пил), тяжелый подбородок, рассеянно — пристальные почти всегда прищуренные глаза, длинные кисти сухих рук и абсолютно ровный позвоночник; казалось, дирижирует он, откинувшись назад, и вот — вот упадет в зал.
Дражков никогда не смотрел на оркестр, а только поверх его. Илья сидел в первом ряду, встал при появлении Дражкова, подал ему руку. Дражков обернулся к оркестру, кивком поздоровался и вскинул руки, еще не глянув в партитуру.
И только затем опустил глаза в ноты. И тут же поднял их и обернулся к Илье и слегка восторженно покачал головой. Руки же его в это время уже опускались для первой атаки.
И вдруг зал треснул. Многие из завсегдатаев репетиций повскакивали с мест, таким мощным музыкальным валом накрыло затуманенное люстрами пространство. И когда наступила пауза, был слышен их тревожный звон. Илья чувствовал, он написал лучшее, что — то совершенно непривычное. Раньше он любил долго разрабатывать главную тему, а сейчас в первой части Большой симфонии говорил как бы афористично.
Почему я так счастлив, думал Илья. Зачем мне столько счастья? Это Роза, поддакивал ему кто — то, это ты о себе и о ней написал. После окончания репетиции Дражков по — юношески легко спрыгнул в зал, сел рядом с Ильей.
— Как уместно вы написали эту музыку, — сказал Дражков, полуобняв Илью. — Она мне вернула силы для жизни. Я ведь в ступоре, знаете? А вы этот ступор согнали.
Это просто замечательно. Я беру симфонию в Париж, у меня Бетховенский цикл из девяти симфоний, ваша будет продолжением. Это не похвала, не оценка, а необходимость показать, что музыка еще жива.
Дражков никогда не говорил Илье «вы», он обращался с ним, как и полагалось с композитором или солистом его возраста. И то, что он сказал… Илья не верил своим ушам. Взять еще не отделанную симфонию какого — то подростка сразу в Париж на ответственнейший концерт из Бетховенских симфоний! Это высшая похвала, о которой можно только мечтать. Дражков нашел глазами отца Ильи, ринулся к нему, волоча Илью за собой.
— Ваш сын написал симфонию, которую ждет весь мир, вы должны им гордиться, Павел Любомирович, — сказал он официальным голосом. — Но должен вас предупредить, что скоро заберу вашего гениального мальчишку на гастроли, отпустите?
Этим «отпустите» Дражков дал понять, что Илья поедет один, а отец останется дома, чего еще никогда не было.
— Почему нет. Он уже взрослый, а музыка его от меня уже далеко ушла. Я ее не понимаю.
— Это замечательно! — сказал Дражков.
Илья почувствовал холодок на спине. Голос у отца был не просто обиженный, а угрожающий.
Дражков, конечно же, не хотел обидеть, он просто жил в ином мире. Но Илья хорошо знал отца. Это был упорный и тщеславный человек, который всегда добивался того, чего хотел.
Когда-то он сказал ныне покойной матери: «я сделаю из Ильи композитора». И сделал.
Сколько отец просидел на его занятиях, записывая в специальную тетрадь замечания педагогов, а дома усердно пытался их вдолбить в голову своего упрямого сына, у которого в первых же классах стали появляться свои концепции?
Отец так и говорил: «а теперь забудем про твои концепции». Сколько труда он вложил в Илью!
И теперь вот получил. Илье стало жалко отца, но он тут же забыл обо всем, потому что снова заиграл оркестр. Теперь шла отработка его симфонии в деталях. Это было очень интересно. Роза сидела на галерке с самого начала репетиции. Она не столько слушала музыку, хотя от нее никуда уйти было нельзя, сколько наблюдала за отцом Ильи, самим Ильей и Кошериным, который спрятался за колонны и записывал музыку на портативный магнитофон.
Роза была уверена, что именно с этой симфонии начнется триумф ее ученика. Она радовалась тому, что помогла это сделать: сняла огромное внутреннее напряжение, которое возникает у юношей в этом возрасте в связи с неудовлетворенной плотской страстью; что сумела кое в чем поправить саму музыку, которая в первом варианте была чрезмерно агрессивной.
Ее беспокоил отец Ильи. Рано или поздно он все узнает о своем сыне, и тогда… Не хотелось даже думать, что будет тогда. Но именно эти мысли лезли сейчас в голову.
Ведь она отобрала у этого человека сына.
Впрочем, Илья уже давно принадлежал себе. И даже не ей. Скорее наоборот, она принадлежала ему.
Смешная штука все — таки жизнь.
Мысли ее медленно передвигались в пространстве, пока она не почувствовала толчок. Она увидела следователя Смирнова, с которым ее недавно познакомил Кошерин.
Она была уверена, что этот следователь в конце концов доберется и до нее, ведь она была не только знакомой Виктора.
Смирнов увидел Розу, направился к ней.
— Я видела, как вы испугались Кошерина, — спокойно сказала Роза, будто продолжила давно начатый разговор.
— Я его не испугался, — шепотом сказал Смирнов, тем самым сразу установив близкую дистанцию. — Они уже играли? — кивнул в сторону сцены Смирнов.
— Была только читка с листа.
— Это как? — не понял Смирнов.
— Как в первый раз книгу читают. Открывают и читают незнакомый текст. Дирижер еще не видел нот и играл с листа.
— Мне это трудно понять, я не специалист, но интересно.
— Дражков всемирно известный дирижер, можно сказать, даже гениальный. Он вам самое сложное произведение с листа прочитает и уверенно при этом. А симфония Ильи очень сложна по музыке.
— Боюсь, что слишком сложную музыку я не пойму.
— Музыка не физика, ее надо чувствовать.
— Это вы правду говорите.
Роза усмехнулась. Есть такие мужики, которые разыгрывают из себя дурачков. А то он не знает, что надо просто уметь слушать, а точнее, иметь в своем внутреннем устройстве небольшой орган, который воспринимает звуки и перерабатывает их в чувства? Бывают совершенно не воспитанные и необразованные музыкально люди, которые такой орган имеют и глубоко чувствуют гармонии.
— Мне с вами давно пора поговорить, — сказал Смирнов.
— С этого бы и начали, — улыбчивым голосом сказала Роза. — А то сразу про музыку.