Молодой человек допил заказанную водку, с усмешкой взглянул на трех девушек за соседним столиком. Спросил:
– На кастинг?
– Да, а ты? – сказала одна из девушек.
– Я кастинг сам провожу, – важно ответил Ваня.
– Правда? – заинтересовалась девушка. – А куда?
– Глянец, реклама. Я фотограф.
Девушки переглянулись.
– А визитку твою можно? – спросила та, первая.
Ваня покачал головой:
– Я не даю. Знаешь, дашь вот так, а потом задолбают звонками. Вы мне лучше имена свои напишите, телефоны, фотки оставьте. А я потом позвоню, когда такой типаж будет нужен.
И положил на столик смартфон. Девушки забили туда свои данные. На прощание Ваня сделал еще и коллективный снимок новых знакомых.
В кафе зашла еще одна девушка и направилась к столику Вани. Ее звали Аня. Лицо этой блондинки, по виду чуть старше Вани, могло бы считаться привлекательным, но его портила порванная, а затем плохо сшитая губа, а еще сильнее – навечно застывшее отталкивающее выражение.
– Ваня, пошли, – скомандовала она.
Парень встал, помахал рукой девушкам, и брат с сестрой вышли. На улице они остановились, и Аня сказала:
– Сегодня твоя очередь. Ты готов? Кто ты?
– Ань, не надо… – пробормотал брат.
– Кто ты? – зло повторила сестра.
И брат обреченно произнес нужный ответ:
– Охотник…
Сестра протянула руку, и брат отдал свой телефон. Аня вывела только что сделанные снимки. На одном остановилась. Это была фотография той девушки, что первой заговорила с Ваней.
– Подойдет, – решила сестра.
…Пока ехали, Меглин уснул. Проснулся, когда машина остановилась. Он выглянул в окно и с удивлением узнал здание клиники Бергича. Он с растущим возмущением повернулся к Есене.
– Только не ори и не психуй, – сказала она. – У меня сегодня день рождения. Уступи.
Меглин молча вылез из машины и поднялся в кабинет. Здесь его ждал сюрприз. Бергич протянул ему результаты обследования и стал ждать, что скажет пациент. Пациент все просмотрел и произнес:
– А ты что, сам не можешь мне сказать, что это все значит? По простому?
– Не хочу обнадеживать раньше времени, – ответил психиатр, – но динамика у тебя положительная.
– Что это значит?
– Мы тебя недооценили, – объяснил врач. – Организм оказался крепче, чем я думал. Такое случается. Если ты сейчас возьмешь отпуск, мы за тебя поборемся. У тебя есть шансы.
– А если не возьму?
Бергич покачал головой:
– Это кажущийся выбор. На самом деле его нет. Это или начало выздоровления, или начало конца. Ты просто должен поверить, что для тебя еще все возможно.
Когда Меглин вышел из кабинета, Есеня поднялась ему навстречу:
– Что он сказал?
– Жить буду, – ответил сыщик. – Какое-то время.
Не успели они пройти и несколько шагов, как Меглина окликнули:
– Миша!
Они обернулись – к ним по коридору спешил Пиночет. Правда, в больничном халате и с выбритой головой его было трудно узнать.
– Ты как здесь? – спросил он у сыщика.
– Дела, – сообщил Меглин.
– Мишань, у меня просьба… Скажи, чтобы меня отпустили, а? Поговори с Бергичем…
– Коля, нет, – покачал головой Меглин. – Ты же знаешь…
– Я не могу больше! – взмолился Пиночет. – Ну хотя бы не током, а? Я же память теряю, я имя свое не помню!
– Прости. Никак, – ответил Меглин и быстро пошел к выходу.
Когда они выехали за ворота клиники, Есеня спросила:
– Неужели по-другому нельзя?
– Нельзя. С ним ведь что случилось? В восьмидесятых в Подмосковье орудовал такой Плешаков, по кличке Лесник. Может, слышала?
– Да, я читала его дело, – кивнула Есеня. – Он ведь детей похищал?
– Да, возле пионерлагерей. Держал в своем доме. Издевался, насиловал, потом убивал. Пиночету было двенадцать, его брату – семь. Лесник их три недели держал. Брат сразу сломался, а Пиночет все смотрел, как убежать. Украл монету, вытащил гвозди из окна. Дождался, пока Лесник заснет пьяный, вылез и брата вытащил. Если бы Лесник проснулся, он бы их догнал. Пиночет хотел все сделать правильно. Поэтому он запер окна и двери и поджег дом.
– И что?
– Он не заметил, что брат обратно залез, за игрушкой. Он потом рассказывал, что ему слышался крик ребенка. Но он был уверен, что брат ждет в лесу. Когда понял – сошел с ума. Тяжелый психоз. Двадцать лет по дуркам, на препаратах. Когда выпускали – снова слышал плач. Ваня звал его по имени – тихо, потом громче: «Коля, Коля!» Когда крик становился нестерпимым, Пиночет поджигал дома. Выбирал на окраинах и в дачных поселках. Сжег старика-пенсионера. Я его у толпы вырвал. Он, когда очнулся, хотел руки на себя наложить. И теперь раз в год – на месяц к Бергичу. Ток и психотропы. Или опять жечь начнет.
Так, за разговором, они доехали до Михайловска – родины погибшей Марины. Отыскали школу, в которой она работала, и ее коллегу – молодую учительницу. Сели в пустом классе, и девушка стала рассказывать:
– Мы вместе учились, в техникуме педагогическом. Потом она уехала столицу покорять. Я знала, что она долго здесь не задержится. Да все это знали.
– Почему? – спросила Есеня.
– Ну вы же видите, какая она. Хотите, я выпускной наш покажу?
Она достала из шкафа альбом, открыла нужный снимок.
– Вот видите – она всегда выделялась. Самая красивая и в классе, и в школе. Она была Мисс города, мы все ей завидовали…
– А это что за девочка? С заячьей губой? – спросил Меглин.
– Аня Свиридова. Это не заячья губа, это у нее шрам. Отец ударил.
– За что? – спросила Есеня.
– Ане мальчик понравился, Вадим. Ну а над ней смеялись немного – она всегда малость странная была. А на Вадима все девочки заглядывались. Он и с Мариной встречался. Я не знаю точно, что у них там вышло, но Вадик как-то грубо Аню отшил. И знаете, она его избила! Представляете? Парня, спортсмена! Отец ее тогда из школы забрал, и появилась она уже с такой губой.
– А как нам с отцом ее встретиться? – спросила Есеня. – Адрес подскажете?
Учительница покачала головой:
– Он погиб. Шесть лет назад, когда мы на первом курсе учились.
– А что случилось?
– Зарезали. Ночью, в подъезде. Говорят, свои же и заказали.
– Он бандит, что ли, был? – спросил Меглин.
Учительница пожала плечами: