Кринолин Её совершенства снова зажил собственной жизнью. На сей раз он откатился в сторону на обручах, и из-под него выплыл ковёр-самолёт. Ковёр встряхнулся — примерно, как пёс Джамала, который тоже принялся отряхиваться. А потом, ко всеобщему изумлению, он шлёпнулся на пол и начал распускаться. Абдулла едва не взвыл от подобной расточительности. Вылезавшая из ковра длинная нить была голубой и невероятно яркой, словно бы ковёр был сделан вовсе не из обычной шерсти. Эта нить металась из конца в конец ковра, становилась всё длиннее и взмывала всё выше, пока не вытянулась между высоким туманным потолком и почти голым холстом, в который была вплетена.
И вот наконец нить нетерпеливым рывком вытянула из холста второй конец и целиком взлетела под потолок, где принялась свиваться, искрясь, и снова вытянулась, и наконец обрела совершенно новые очертания — наподобие перевёрнутой слезинки или, может быть, языка пламени. Эта слезинка уверенно и целеустремлённо поплыла вниз. Когда она приблизилась, Абдулла различил на ней лицо, состоявшее из лиловых, зелёных и оранжевых огоньков. Абдулла пожал плечами, покоряясь судьбе. Судя по всему, свои кровные золотые он потратил на огненного демона, а вовсе не на ковёр-самолёт.
Огненный демон заговорил лиловыми искристыми губами.
— Слава небесам! — сказал он. — Почему никто не додумался раньше позвать меня по имени? У меня всё болит!
— Бедняжка Кальцифер! — воскликнула Софи. — Но я же не знала!
— А с тобой я вообще не разговариваю, — проворчало невероятное огненное создание. — Ты впивалась в меня когтями. И с тобой тоже, — сообщил демон, проплывая мимо Хоула. — Ты втравил меня в эту авантюру. Лично я вовсе не хотел помогать королевской армии. Говорить я буду только с ним, — заявил он, неожиданно возникнув у Абдуллы за плечом. Абдулла услышал, как у него потрескивают волосы. Пламя было горячее. — Он, и только он на всём белом свете пытался мне польстить!
— И с каких это пор, интересно, тебе нужна лесть? — кисло уточнил Хоул.
— С тех пор как я понял, насколько это приятно, когда о тебе говорят приятное, — ответил Кальцифер.
— Но я не вижу в тебе ничего приятного, — хмыкнул Хоул. — Ну и пожалуйста! — И он повернулся к Кальциферу спиной, отчего лиловые атласные рукава так и закружились вихрем.
— Что, жабой стать захотелось? — спросил Кальцифер. — Знаешь, не ты один умеешь делать жаб!
Хоул сердито топнул ногой в лиловой туфле.
— Тогда, быть может, твой новый друг попросит тебя вернуть замок на место?.. — прошипел он.
Абдулле стало немного грустно. По всей видимости, Хоул ясно давал понять, что они с Абдуллой незнакомы. Но намёк он понял. Он поклонился.
— О карбункул среди колдовских существ, о пламя ликования и светоч среди ковров, чьё истинное обличье более чем в тысячу раз превосходит то, в котором ты был драгоценной тканью…
— Поскорее, а? — буркнул Хоул.
— …не дашь ли ты любезное согласие на то, чтобы переместить этот замок на землю? — закончил Абдулла.
— С удовольствием, — сказал Кальцифер.
Все почувствовали, как замок опускается. Поначалу он летел настолько быстро, что Софи вцепилась в руку Хоула, а многие принцессы вскрикнули, ведь желудок, как громко отметила Валерия, так и норовил остаться в небе. Вероятно, Кальцифер так долго был в чуждом обличье, что несколько разучился управлять замком. Впрочем, через минуту полёт несколько замедлился и стал до того плавным, что его почти никто не замечал. Это было очень кстати, поскольку замок на лету приметно уменьшался. Все были вынуждены тесно столпиться и даже толкались, чтобы удержать равновесие. Стены всё сдвигались, и облачный порфир превращался в обычную штукатурку. Потолок опускался, своды становились чёрными балками, а за тем местом, где стоял трон, появилось окно. Сначала за ним было темновато. Абдулла поскорее обернулся к нему, надеясь бросить последний взгляд на прозрачное море с закатными островами, но к тому времени, когда окно окончательно стало просто окном, снаружи было только небо, а небольшую, словно в сельском доме, комнатку заливали жёлтые лучи ясной зари. Принцессам уже шагу было некуда ступить, Софи вжалась в угол, стиснув одной рукой Моргана, а другой — локоть Хоула, а Абдулла оказался между Цветком-в-Ночи и солдатом.
Абдулла вдруг понял, что солдат уже давно не произносил ни слова. Да и вёл он себя определённо странновато. Он откинул назад позаимствованные у принцесс покрывала и сидел, сгорбившись, на табурете, который возник у очага, когда замок окончательно уменьшился.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Абдулла.
— Превосходно, — ответил солдат. Даже голос у него стал какой-то странный.
К нему протолкалась принцесса Беатрис.
— Ах вот ты где! — воскликнула она. — Что это с тобой? Неужели ты боишься, что теперь, когда всё стало как положено, я нарушу слово? Да?
— Нет, — отозвался солдат. — Или скорее да. Это тебя огорчит.
— Ничуть меня это не огорчит! — фыркнула принцесса Беатрис. — Если я дала слово, я его сдержу! А принц Джастин пусть катится ко всем…
— Но я-то и есть принц Джастин, — сказал солдат.
— Что? — спросила принцесса Беатрис.
Солдат очень медленно и несмело стянул с головы покрывала и поднял глаза. Лицо у него осталось прежним, с теми же голубыми глазами, то ли совершенно невинными, то ли прожжённо нечестными, то ли и то и другое, но теперь оно стало мягче и носило следы образования. На нём проступила несколько иная солдатскость.
— Этот проклятый ифрит и меня заколдовал, — сказал солдат. — Я вспомнил. Я ждал в лесу донесений партии разведчиков. — Он словно бы извинялся. — Мы искали принцессу Беатрис… гм… тебя, в общем… поиски были не то чтобы успешными, как вдруг мою палатку так и сдёрнуло с шестов и появился ифрит — он протискивался между деревьев. «Принцессу забираю я, — заявил он. — А поскольку вы завоевали её страну обманным, магическим путём, ты станешь солдатом побеждённой армии и сам поймёшь, каково это». И тут я оказался на поле битвы, уверенный, будто я дальнийский солдат.
— Тебе не понравилось? — спросила принцесса Беатрис.
— Что ж, было тяжеловато, — признался принц. — Но я с этим примирился, собрал на поле всё, что могло мне пригодиться, и построил кое-какие планы. Теперь я понимаю, что должен что-нибудь сделать для дальнийских ветеранов. Однако, — и тут по лицу его расплылась улыбка, в которой было много от старого солдата, — по правде говоря, бродить по Ингарии было презабавно. Мне понравилось быть жуликом. Этот ифрит мне даже по душе. Единственное, что меня огорчает, — это необходимость снова приняться за обязанности главнокомандующего.
— Тут я могу тебе помочь, — сказала принцесса Беатрис. — Я, знаешь ли, немного в этом разбираюсь.
— Правда? — обрадовался принц и взглянул на неё так, как в бытность свою солдатом глядел на котёнка в собственной шляпе.
Цветок-в-Ночи нежно и радостно подтолкнула Абдуллу.