Выслушав напутственные наставления Фаддея, Андрюша, как и положено, к двенадцати часам с полуденным боем склянок поднялся на мостик. Сдающий вахту мичман, безусловно, предупрежденный о новом вахтенном офицере, четко доложил:
— Курс зюйд-зюйд-вест, ветер умеренный зюйд-ост, шлюп идет полный бейдевинд левого галса, скорость шлюпа девять узлов. Вахтенная команда в полном составе. Вахту сдал!
— Вахту принял!
— С первой вас самостоятельной вахтой, Андрей Петрович! — уже по-дружески поздравил мичман под трель боцманских дудок, оповещавших о смене вахты.
— Спасибо, Степан Михайлович!
С этого момента он целиком и полностью отвечал за удержание судна на генеральном курсе, а также за его безопасность.
Про себя же Андрюша с большим удовлетворением отметил, что ветер ровный и менять направления не будет, так как они находились в зоне действия пассатов, воздушных течений в тропических широтах океанов, сравнительно устойчивых в течение всего года. А это значит, что лавировать, меняя галсы, не придется.
Он еще раз, но уже внимательнее, осмотрел свое хозяйство. Паруса наполнены, их кромки не полощутся, унтер-офицер вахтенной смены с боцманской дудкой на груди и лихо закрученными усами «ест глазами» начальство, то есть его, вахтенного офицера, ожидая приказа для исполнения. «Что же думает этот опытный служака, глядя на нового вахтенного офицера в партикулярном платье? Да, наверное, ничего и не думает, — решил Андрюша. — Господам, мол, видней. А его дело маленькое. Раз стоит его благородие на мостике, значит, так и надо, а ты, стало быть, только и знай, что исполнять его приказы».
И рулевой стоит, как истукан, бровью не ведет, лишь изредка поворачивая штурвал влево-вправо.
— Рулевой, курс? — решил хоть как-то проверить свою власть Андрюша.
— Зюйд-зюйд-вест, ваше благородие! — мельком глянув на картушку компаса, доложил тот.
— Так держать!
— Есть так держать!
«В своем полку командовал полуротой, а здесь трехмачтовым парусником! — усмехнулся он про себя. — Эх, то ли еще будет…»
На руслени шлепнулась летучая рыба, и выскочивший откуда-то матрос ловко бросил ее в чан с водой. И так каждый раз. Было видно, что матросам нравилось это занятие — хоть какое-то разнообразие.
Появившийся на верхней палубе Григорий Иванович приветливо помахал Андрюше и, присев у чана, принялся за свои научные эксперименты. «Это же надо, как зацепило натуралиста?» — искренне удивился он.
А через некоторое время на мостик поднялся Фаддей. Как раз он и должен был принимать у него вахту в шестнадцать часов. Все было в полном порядке, и друзья мирно беседовали, обдуваемые ласковым морским ветром. Присутствие Фаддея сразу же создало привычную обстановку их совместных вахт, с той лишь разницей, что теперь обязанности вахтенного офицера исполнял уже он, Андрюша.
Наведался и старший офицер. Андрюша четко доложил ему об обстановке, и тот, осмотревшись, остался доволен.
Солнце уже заметно сдвинулось от зенита в сторону горизонта, и стало не так жарко. Еще раз достав из кармашка луковицу часов, убедился, что приближается время смены вахты.
Наконец раздались шаги Фаддея, поднимающегося по трапу на мостик одновременно с боем склянок. Андрюша по полной форме доложил обстановку.
— Вахту сдал!
— Вахту принял!
И тут же дружно заверещали боцманские дудки, оповещая о смене вахты, а по палубе разбежалась дробь матросских ног меняющихся смен. Друзья обнялись, и Андрюша с сознанием выполненного долга направился в свою каюту. Отдыхать.
Перед началом ужина в кают-компании старший офицер поздравил новоиспеченного вахтенного офицера с первой самостоятельной вахтой, и присутствовавшие одобрительно зашумели, пожимая ему руку.
С тех пор теперь уже не Андрюша, а Андрей Петрович нес вахты наравне с офицерами шлюпа.
Бразилия осталась позади, и шлюпы под всеми парусами шли на юг вдоль берегов Патагонии [21] . Замена мачты на «Неве» надолго задержала их в Дестеро, и Крузенштерн торопился, так как у мыса Горн скоро должна была закончиться более или менее спокойная погода, на смену которой придут ураганные ветры.
Чем дальше продвигались на юг, тем становилось прохладнее, а затем и откровенно холоднее. А уже при подходе к Огненной Земле [22] заштормило, и несение вахты на мостике превратились в сущую пытку. Это тебе не тропики, когда можно было неделями идти, ни разу не меняя галса. А теперь при непрестанном изменении силы ветра только успевай убавлять или прибавлять парусов, да следить за горизонтом, чтобы, не дай бог, не пропустить надвигающегося шквала, то есть порыва ветра ураганной силы. И тогда можно было потерять не только паруса, изорванные в клочья, но и мачты.
Меняясь с вахты, Андрей Петрович буквально падал на кровать. Не хотелось ни есть, ни видеть кого-либо. Но молодость брала свое, и когда через час к нему в каюту заглядывал Фаддей, он был рад видеть друга. Так было и сейчас.
— Очухался, мореплаватель? — вполне серьезно спросил тот, зная состояние после вахты по собственному опыту. — Пойдем «поднимать на крыло» Григория Ивановича.
— С превеликим удовольствием, мичман! — и, подумав, уточнил, — если только сможем.
Дело в том, что натуралист очень плохо переносил даже легкую бортовую качку. А сейчас, в шторм, судно не просто качало с борта на борт, а просто-напросто бросало его из стороны в сторону, и оно, как бы зависнув на несколько мгновений на вершине огромной волны, проваливалось затем в пропасть между ними, содрогаясь всем корпусом.
Андрей Петрович оказался прав. Когда они, постучав в дверь его каюты, приоткрыли ее, Григорий Иванович пластом лежал на кровати, и его тело безвольно моталось из стороны в сторону в такт качке. Увидев их, он попытался улыбнуться, а когда из этого ничего толкового не получилось, слабо махнул вялой рукой и чуть ли не прошептал:
— Извините, друзья, я, кажется, не в форме…
* * *
На свою очередную вахту Андрей Петрович заступал ровно в восемь ноль-ноль. На мостике были и капитан, и старший офицер. Оказалось, что буря раскидала шлюпы, и они потеряли друг друга из вида. Так что выходить в Тихий океан им предстояло в одиночку.
Справа по курсу уже виднелась огромная черная скала с белым султаном брызг разбивавшихся у ее основания пенистых волн.