Поселенцы Росса еще издали приветствовали Андрея Петровича, что было вообще-то не очень принято в этих местах. Особенно же сердечной была встреча с Кусковым. Несмотря на довольно значительную разность в возрасте, они за эти четыре года успели подружиться и испытывали друг к другу самые признательные чувства.
Иван Александрович на радость команде прямо-таки завалил «Екатерину» свежей провизией, разумеется, безо всякой оплаты. На прощание он, прослезившись, обнял начальника экспедиции:
— Счастливого пути, дорогой Андрей Петрович! Да храни вас Бог! — и осенил его крестным знамением.
— Большое спасибо, милейший Иван Александрович!
«Екатерина», как бы нехотя, развернулась в гавани и, окутавшись пороховым дымом, приветствовала гостеприимных хозяев пушечными выстрелами, на что ей ответили выстрелами из трех фальконетов, установленных здесь Андреем Петровичем для обороны гавани только несколько месяцев тому назад, еще в прошлом году.
При выходе в открытый океан Андрей Петрович пристально посмотрел в ту сторону, где располагалось селение индейцев. Он часто думал о своем сыне, который находился не так уж и далеко, но так и не смог посетить его. «А может быть, не так уж и хотел? — предательски спросил внутренний голос. — Ведь если бы это был твой законный сын, наследник, ты бы, бросив все дела, помчался, чтобы обнять его. Не так ли?!»
И, злясь на себя за малодушие, отдал приказ поднять на мачте российский торговый флаг. Переживания переживаниями, а служба есть служба. Это превыше всего!
* * *
Судно вели с учетом инструкций, данных Барановым, обходя стороной близлежащие острова. Поэтому, когда вошли в зону действия пассата с постоянными ровно дующими ветрами, шкипер, Осип Макарыч, предложил идти и днем, и ночью под всеми парусами, не сбавляя хода, так как никаких опасностей не предвиделось. Но Андрей Петрович, помня заповеди Фаддея, полученные им во время совместных вахт, и опыт Лисянского, который на переходе из Новоархангельска в Китай умудрился ночью под всеми парусами выскочить на «Неве» на песчаный берег не отмеченного на карте острова, отклонил это предложение.
— Береженого и Бог бережет, Осип Макарыч.
При переходе экватора, как и положено, отметили праздник Нептуна, роль которого пришлось исполнять Андрею Петровичу как единственному мореходу, имевшему именную грамоту. Моряки радовались, как дети, — ведь среди мореходов Компании лишь считанные единицы из них пересекали экватор. То-то будет чем похваляться перед товарищами. Да и чарка рома, выданная виночерпием после вручения именной грамоты, оказалась совсем не лишней, учитывая сухой закон во время плавания.
* * *
Однажды глубокой ночью в дверь его каюты громко постучали, и, не дожидаясь ответа, в нее просунулась голова рассыльного:
— Андрей Петрович, Андрей Петрович! Впереди по курсу слышен шум прибоя!
В чем был одет, то есть в одних трусах, босиком он опрометью бросился на мостик. Впереди действительно был отчетливо слышен не то чтобы шум, а настоящий гул прибоя.
— Лечь в дрейф! Замерить глубину! — быстро скомандовал Андрей Петрович.
В это же время на мостик выскочил и шкипер, правда, в отличие от начальника экспедиции, успевший на ходу накинуть форменную куртку, оставаясь, как и он, в трусах.
Не успели матросы поставить паруса в положение для дрейфа, как из темноты раздался тревожный голос:
— Глубина пять саженей!
А через некоторое время:
— Глубина четыре сажени с четвертью!!
И тут же вахтенный возбужденно доложил:
— Судно легло в дрейф!
— Отдать якорь! — с облегчением скомандовал Андрей Петрович и обнял шкипера за плечи. — Ну что, Осип Макарыч, будем жить?!
— Будем, Андрей Петрович, — подавленно ответил тот, прекрасно понимая, что могло бы случиться, если бы судно шло под всеми парусами, как он и предлагал. А ведь тогда, при отказе Андрея Петровича от его предложения, он про себя еще подумал: «Э, да ты, видать, из боязливых, поручик?»
Паруса были убраны, и судно размеренно покачивалось на зыби. Андрей Петрович с Осипом Макарычем оделись в принесенную из их кают одежду и спустились в штурманскую рубку. Склонились над картой, освещенной тусклым фонарем.
Последнее определение местоположения судна было сделано перед заходом солнца. Невязка, то есть расхождение между истинным положением судна и определенным по счислению, соответствовала скорости экваториального течения и дрейфу судна под действием ветра. Никаких островов в большом радиусе от местонахождения судна на карте не было отмечено. Неужели?! Мореходы многозначительно переглянулись. Но Андрей Петрович, отгоняя прочь возникшую догадку, попросил штурмана еще раз поточнее сделать определение по звездам и поднялся со шкипером на мостик.
Вахтенный доложил, что грунт — камень, но сползания якоря не наблюдается. И то, слава Богу…
— Ну что, Осип Макарыч, будем ждать рассвета?
— Будем ждать, Андрей Петрович, — и они заговорщически обменялись понимающими взглядами.
Андрей Петрович накинул на постель одеяло и прилег на койку, не раздеваясь. Он чувствовал, что навряд ли заснет после пережитого напряжения, от которого никак не мог избавиться. Но это дело второе. А главное — предчувствие открытия, которое всколыхнет картографов и мореплавателей всех морских держав. Ведь это будет одним из первых географических открытий русских в центральной части Тихого океана. Какой уж тут сон…
Здесь, в тишине каюты, он старался по характеру гула прибоя определить объект, его вызывающий. Им может быть коралловый риф, которыми изобилуют тропические широты океана. Но это маловероятно, так как такой гул могут издавать только обрушивающиеся океанские волны на довольно значительное по размерам побережье. Атолл? Вполне возможно, ведь они бывают больших размеров, достигая в поперечнике десятков миль. А может быть, это большой остров? У Андрея Петровича аж засосало под ложечкой…
Он благодарил время, проведенное за чтением своих любимых книг с описаниями экзотических островов, в том числе и атоллов. Как он мечтал увидеть их хоть одним глазом! А тут, на тебе, он, похоже, становится первооткрывателем одного из них. Нет, это невозможно, это какое-то наваждение… «А как быть с гулом прибоя? А куда денешь четыре с четвертью саженей глубины в открытом океане? То-то, Андрей Петрович, это же факты», — спорил он сам с собой.
А время тянулось так медленно… Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, учит народная мудрость. Так что терпи и не дергайся.
И только-только в иллюминаторе забрезжила предрассветная синева, он встал, одернул одежду, перекрестился на образ в углу каюты и с бьющимся сердцем неторопливо, как и положено человеку с его положением, поднялся на мостик.
Вахтенный доложил обстановку, а он непроизвольно косился в сторону рокота волн, который, как показалось, стал еще громче. Но он знал, что перед рассветом самый чистый и прозрачный воздух и звуки передаются на большие расстояния, чем в другое время суток. А там, в стороне гула, периодически появлялось что-то наподобие белых барашек от волн. Но не более того.