* * *
Однажды, когда шлюпы уже давным-давно минули пролив Ла-Манш, отделявший британские острова от материка, и бороздили воды Атлантического океана, в кают-компанию, где отдыхали офицеры, свободные от вахты, и члены торговой миссии, неожиданно вошел камергер [15] Резанов в сопровождении Крузенштерна. По команде старшего офицера, хозяина кают-компании: «Господа офицеры!» все встали по стойке «смирно». Их редко видели присутствовавшие, так как пищу они принимали в своих каютах: Крузенштерн — в капитанской, а Резанов — в адмиральской. Поэтому их появление в кают-компании было целым событием.
Однако в процессе беседы на самые разные темы Резанов совершенно неожиданно поинтересовался успехами его подчиненного в освоении морских наук. Андрюша аж вспыхнул от такого внимания к своей особе. Он никак не предполагал, что камергер не только знал о его бдениях на мостике, но, оказывается, и следил за их результатами. По знаку капитана мичман Беллинсгаузен доложил:
— Поручик гвардии Шувалов по результатам совместных со мной вахт через самое малое время будет практически готов к самостоятельному исполнению обязанностей вахтенного офицера, обладая как достаточными для этого знаниями по управлению парусами и судном, так и хорошо поставленным командным голосом.
Резанов с некоторым сомнением обернулся к Крузенштерну, но тот подтвердил слова мичмана. Было видно, что камергер остался весьма довольным успехами поручика, убедившись к тому же и в верности характеристики, данной ему его отцом.
Андрюша же был на седьмом небе от счастья, но краем глаза все-таки отметил, как ревностно вспыхнуло лицо кадета Морского корпуса Коцебу [16] , который хотя еще и не имел офицерского чина, но, будучи дворянином, был допущен в кают-компанию. Ведь он уже в следующем году должен быть переведен в гардемарины, но о самостоятельном несении им вахты пока не могло быть и речи. А тут какой-то франт-гвардеец через столь непродолжительное время плавания уже рекомендован в вахтенные офицеры. Какая несправедливость! И не мог кадет уразуметь, что кроме этих месяцев плавания за плечами поручика гвардии были годы военной службы и знания, которые ему, пятнадцатилетнему юноше, придется ох как долго еще постигать.
Теперь на вахтах Фаддей стал доверять Андрюше самостоятельно осуществлять не очень сложные маневры судна. Вахтенные унтер-офицеры и матросы давно привыкли видеть на мостике рядом с мичманом этого молодого человека, и когда он стал отдавать команды, то стали беспрекословно выполнять их.
При первом же самостоятельном повороте оверштаг, то есть переходе на другой галс при встречном ветре путем пересечения линии ветра носом шлюпа, кромки парусов заполоскали, и пришлось срочно спускаться под ветер, а затем, выбирая шкоты, потихоньку приводить судно к более острому углу относительно ветра. Андрюша даже вспотел от напряжения, еще раз убедившись в том, что как хорошо наблюдать за маневром судна, когда его проводит опытный моряк, и как трудно это делать самому. Однако Фаддей молча наблюдал за муками подопечного, не делая каких-либо замечаний или подсказок, хорошо помня и о своих мучениях еще в Морском корпусе на занятиях по морской практике.
Когда же судно устойчиво легло на заданный курс, Андрюша смущенно посмотрел на вахтенного офицера.
— Для первого раза не так уж и плохо, — констатировал мичман. — Допустил небольшую ошибку, но не растерялся и, не суетясь, тут же исправил ее. А это самое главное, — голосом офицера-инструктора Морского корпуса заключил Фаддей.
И с каждой последующей вахтой шлюп все более и более послушно подчинялся его командам — приходил опыт управления парусным судном.
* * *
Еще при подготовке к экспедиции Андрюша решил вести не только дневник, но и путевые заметки, в которых отмечал что-то необычное, приключившееся в плавании, а также свое отношение и оценку этому. Это решение основывалось на изучении отчетов о плаваниях многих мореплавателей, которым он в свое время уделил столько времени и внимания.
Конечно, не всегда хотелось после утомительных вахт корпеть над этими записями, но он поначалу заставлял себя делать это, а затем это вошло в привычку. Кроме того, предстояла остановка на Канарских островах, принадлежавших Испании, и ему очень не хотелось ударить в грязь лицом перед флотскими офицерами в знании испанского языка. Поэтому он в свободное время, кроме всего прочего, штудировал еще учебники и пособия по изучению этого языка.
Фаддей, иногда заходивший в его каюту, всячески поощрял его занятия, так как и сам вел собственные записи. Но самым интересным были задушевные беседы друзей с ученым натуралистом Лангсдорфом [17] , входившим в состав экспедиции от Петербургской академии наук. Григорий Иванович, которому не было еще и тридцати лет, обладал столь глубокими фундаментальными знаниями по своей дисциплине, что они просто заслушивались его рассказами. Растительный и животный мир разных стран представлялся им столь реально, что создавалось впечатление, что они на самом деле были участниками его фантастических путешествий. Прокладывали себе дорогу в джунглях топорами и мачете [18] ; преодолевали реки, кишащие кровожадными пирайями; сражались с дикими зверями и громадными анакондами, стремившимися задушить их в своих смертельных объятьях; любовались длинноклювыми колибри, порхающими, словно бабочки, над душистыми цветками в поисках нектара.… Речь шла о Бразилии, в глубь которой он, Лангсдорф, собирался организовать научную экспедицию.
Это были часы наслаждения, которое они испытывали. А Григорий Иванович, наблюдая за завороженными лицами своих собеседников, неожиданно опускал их на грешную землю, имея в виду, что одно дело слушать рассказы, а другое — участвовать в самой экспедиции, когда вся черновая работа, все тяготы и неустроенность кочевой жизни остаются где-то там, в глубине будней.
И, будучи всего лет на пять старше и Фаддея, и Андрюши, предсказывал им, как они будут рассказывать молодым офицерам о своих приключениях в дальних морях и странах, напрочь забыв и об изнурительных бесчисленных вахтах на мостике шлюпа и в тропическую жару, и в холод северных широт, об употреблении пахнущей болотом питьевой воды, осточертевшей солонины и прогорклых сухарей. В памяти останутся только яркие впечатления, и благодарные слушатели будут слушать их с буквально открытыми ртами, благоговея перед столь знаменитыми мореплавателями и путешественниками.