— В ваши-то годы?! — натурально ахнул репортер.
— Да вот, и в мои годы такое случается. Извините.
Глеб бочком выскочил в вестибюль и метнулся к метрдотелю.
— Мне нужно срочно телефонировать начальству!
— А вы, собственно…
Закончить хозяин зала не успел — Гусев быстро показал ему «совиное» удостоверение. Разобрать, что там написано, метрдотель не успел, но двуглавого орла на обложке мигом опознал.
— Вон туда, ваше благородие. Там канцелярия…
Глеб рванул было по коридору, но вовремя оглянулся. Так и есть: Иванович вышел за ним следом.
— Черт!.. — шепотом ругнулся поручик. — Тогда сперва — в клозет…
Где располагалось сие заведение в «Палкине», он знал. Оно было оборудовано по последнему слову клозетной моды и имело не только писсуары из безупречно-белого фаянса, но и унитазы в кабинках.
Репортер буквально ворвался туда следом за Глебом.
— Простите меня, господин Гусев! — зачастил он. — Я должен воспользоваться случаем, чтобы поговорить с вами наедине. Просто обязан!
— Слыхал я про репортерскую наглость, — немедленно вскипел Глеб, — но это уже превосходит всякое воображение!
— При чем здесь мое ремесло? Ну да, мы берем интервью в разных местах, бывает, и в окошки лезем, и подкарауливаем… Но тут — иное, поверьте мне! Очень важный разговор!
— Для которого вы подобрали самое подходящее место!
Глеб уже примерился пинками выставить Ивановича из клозета, но тот возопил пуще прежнего:
— А где ж еще?! В других непременно помешают, а то и подслушают! Говорю же вам: дело архиважное! И, кроме того, вы можете поиметь с него свой профит!
«Черт знает что! — засомневался поручик. — Но не может же человек в относительно здравом уме говорить о профите сотруднику СОВА в таком заведении? Для этого нужно совсем спятить!..» И тут его осенило:
— Послушайте, любезный, а не ошиблись ли вы часом? Может, не за того меня приняли? Внешнее сходство, к примеру, подвело?
Глеб был хорош собой, об этом ему множество дам открыто говорило, но он знал также, что его приятная внешность заключается всего лишь в правильных чертах лица и красивых выразительных глазах. А такой внешности в приличном обществе — хоть пудами меряй.
— Нет, я знаю, где вы служите. — Иванович вдруг стал спокоен. — Шестая линия Васильевского острова… Продолжать?..
— Ну?.. — вновь свирепея, спросил Глеб.
— Только дослушайте до конца…
— Ну?!
— Вы ведь честный человек! Я по глазам вижу… — Репортер стал — сама проникновенность. — Вы молоды, и вам кажется, будто ваша служба сатрапам и людоедам — это служба Отечеству! Но подумайте: достойны ли эти господа вашей преданности? Вы просто подумайте… И поймете: нет, недостойны! — голос его окреп. — А сегодня долг всякого порядочного человека — бороться за свержение самодержавия! Помните, как во Франции?.. Свергнуть, как Бастилию, и табличку на пустом месте повесить: «Здесь будут танцевать!»
— И что же дальше? — Глеб еще старался сдерживаться, но становилось все труднее.
— Вы можете внести свой посильный вклад в общее благородное дело. И ваши труды будут, естественно, вознаграждены.
— Помилуйте, да я не каменщик и не грузчик, я не умею ломать Бастилий…
— Так и не надо! Через ваши руки проходит множество бумаг, множество ценнейших документов. И вознаграждение…
Тут поручик и не выдержал.
— Ах ты, сволочь мелкотравчатая! Документы тебе?! Под грифом «строго секретно»?! А вот попробуй-ка, чем это пахнет!..
Рожденная в справедливом гневе мысль была прекрасна, и Глеб тут же воплотил ее в жизнь. Репортер и ахнуть не успел, как получил хорошо поставленный хук в челюсть справа и сразу — апперкот по печени. Оглушенный и задохнувшийся от боли, Иванович согнулся почти пополам. А поручик схватил его за шиворот, подтащил к кабинке, ногой отворил дверцу и с огромным удовольствием засунул своего беса-искусителя головой в унитаз.
Это было торжество, это был триумф! Но совесть офицера тут же отрезвила горячую голову От триумфа явно пахнуло уголовщиной, а Глебу только трупа в клозете для полноты послужного списка недоставало.
С большим сожалением он отошел в сторону и лишь мрачно наблюдал, как иуда-репортер, высвободив голову, на четвереньках выползает из кабинки, отплевывается и встряхивается, словно пес. «Пес и есть!» — мстительно подумал Глеб.
Иванович меж тем кое-как поднялся на ноги, дотащился до нарядной раковины и стал плескать в лицо чистую воду. Плескал долго и смылил на себя чуть ли не весь кусочек дорогого туалетного мыла «Петроний». Потом вытер лицо и волосы белоснежным полотенцем — порядок в ресторане поддерживался идеальный.
Глеб смотрел на него с презрением, гордый собственной неподкупностью. И лишь когда Иванович взялся за дверную ручку, поручика вдруг осенило: а ведь нельзя подлеца отпускать!
Нужно срочно идти на попятный, как-то удержать его, допытаться, кто подослал? Не на свои же гонорары собрался он подкупать сотрудника СОВА?!
Увидев, что Гусев подался к нему, Иванович рванул на себя дверь и выскочил в вестибюль. Но Глеб, налетев сзади, невольно произвел тот самый захват, которому обучают казачат, готовя их в пластуны — захватил репортера сзади согнутой рукой, пережав горло так, что тот и пикнуть не смог. Казачат учат одновременно всаживать в сердце часовому нож, но поручик всего-навсего придушил своего соблазнителя и втянул обратно в клозет.
Пока вторично помятый Иванович, держась за горло, яростно откашливался, Глеб заговорил покаянным голосом:
— Простите меня, Николай! Ей-богу, не хотел вас повредить. Но нельзя же вот так, в лоб, да офицеру!.. А у меня еще и нрав горячий…
При этом он быстро прикидывал, как бы исхитриться и все же позвонить в пятое управление.
— Черт бы вас побрал!.. — просипел наконец Иванович.
— Да виноват я, что ли, что нрав у меня такой?! Ну, вспылил!.. Вы бы тоже вспылили, при такой-то службе… — Гусев задумался на мгновение и выпалил: — А ведь у меня тоже идеалы! По-вашему, я держиморда какой-нибудь? Нет же! Да у меня точно такие же идеалы!..
— У вас?!
— Да. Но я не могу говорить открыто. Кто вас знает, что вы за человек?
— Да, провалитесь-ка вы, Гусев, с вашими идеалами!..
Репортер сплюнул и решительно устремился к двери, но Глеб схватил его за плечо, развернул к себе.
— Говорю же вам, господин Иванович, я горяч. Коли вспылю — сущий бес!.. Ну и куда вы пойдете, с мокрой-то головой? Высушить надо сперва, причесать…
— Не ваша забота!
— Да выслушайте же! Да, я горяч. Так и вы меня разозлили, нагородили чего-то про Бастилию, про самодержавие… Я даже толком и не понял! А тут еще и неприятность со мной приключилась, поиздержался изрядно…