Вопросов много. Читатели «Правды» ставят эти вопросы в сотнях писем, которые идут и идут в редакцию.
Я решил попытаться найти ответы на них.
…У министра обороны Павла Грачева есть помощник по связям с общественностью и прессой. Женщина. Елена Александровна Агапова. Я знал ее еще тогда, когда работала она обозревателем в газете «Красная звезда». К ней и посоветовали обратиться знакомые военные, когда я рассказал им о желании встретиться с кем-то из непосредственных участников расстрела «Белого дома».
— Только не говорите «расстрел», — предупредили меня. — Это у нас запрещено. Говорите о возможности связаться с кем-нибудь из офицеров, которые вели огонь по «Белому дому». Улавливаете разницу? Не расстреливали, а вели огонь.
Что ж, так и сформулировал я свою просьбу Елене Александровне. Она задумалась. Потом тяжело вздохнула:
— Надо подработать этот вопрос.
А затем стала излагать свое отношение к нему. Дескать, стоит ли ворошить — дело прошлое. Я возразил: никто из этих офицеров нигде в прессе до сих пор не высказывался. Между тем события-то исторические, и участники их тоже принадлежат истории. Так что голос этих людей важен не только для современности, но и для будущего.
Тогда прозвучало другое сомнение: вопросы, которые вы собираетесь поставить, болезненные, люди могут не пожелать отвечать на них.
— А я заставить не имею права, — подчеркнула Елена Александровна. — Может, раньше, в главпуровские времена, такое допускалось. Сейчас — нет. Это их личное дело — встречаться с вами или не встречаться, отвечать на ваши вопросы или не отвечать. А если я даже с просьбой обращусь к командирам, они воспримут ее как министерский приказ.
— Что же делать?
— Обратитесь в Московский военный округ. И Кантемировская, и Таманская дивизии к нему относятся. Там есть свой пресс-центр. Возглавляет полковник Гурьянов Владимир Иванович. Он для того и поставлен, чтобы связывать журналистов с тем или иным командиром своего округа.
Звоню Гурьянову. И знаете, что сразу услышал от него?
— По этому вопросу вам надо обращаться в министерство.
— К кому?
— К Агаповой.
Круг замкнулся.
Все остальное, что сказал мне полковник, почти слово в слово повторило слышанное уже от помощника министра. И про ненужность такой встречи, и про болезненность вопросов, и про то, что приказать встретиться и побеседовать со мной он никому не может: это сугубо личное дело каждого.
— Да и чего, собственно, вы от них хотите? — восклицал начальник пресс-центра. — Ну что они смогут вам рассказать? Сидел в танке, нажал на кнопку — снаряд полетел… Вы бы лучше задали вопросы тем, кто отдавал приказ.
Верно, верно, их тоже надо о многом спросить. Но и те, кто «нажимал на кнопку», — не роботы, а живые люди. У них свой ум, душа, совесть. В каком состоянии находятся они сейчас — вопрос поистине исторический. Ответ на него поможет точнее определить наше и будущих потомков отношение к нынешней Российской армии, на которую после 4 октября 1993-го пала черная тень…
— Ладно, дайте мне несколько дней, чтобы связаться с командирами дивизий, — подвел итог нашего разговора полковник Гурьянов. И еще раз предупредил:
— Но если они и их подчиненные не захотят говорить с вами, я ничего поделать не смогу.
Предупреждение это звучало столь настойчиво, что я понял: результат будет именно таким.
Не ошибся. Последовал отказ.
* * *
Поскольку встреча с важными действующими лицами октябрьской трагедии оказалась для прессы пока невозможной (не знаю, по собственному ли их желанию или по велению вышестоящих), поскольку голос самих этих людей пока нами не услышан, поскольку многие документы, относящиеся к тем дням, спрятаны за семью печатями, что остается нам? Искать других участников и очевидцев? Питаться слухами?
Вот говорят (это и напечатано в 13-м номере «Литературной России»), что по Москве прокатываются самодельные видеозаписи прошлогодних сентябрьских и октябрьских дней. А на одной из них — такие кадры: некто в штатском задает вопрос сидящим перед ним молоденьким офицерам-танкистам. Тем самым. Какова же реакция? «Может, — замечает писатель Юрий Лощиц, — у кого из расстрельщиков дрогнул голос или лицевой мускул, или руки на столе заерзали? Нет же! Спокойно, уверенно, как о сданной на «отлично» стрельбе по мишеням, рассказывают о количестве произведенных залпов. «Но ведь там были женщины, дети, обслуживающий персонал». — «А нечего им там было делать! — с бодрой улыбкой отвечает офицер. — Моя вот жена дома сидела».
Но говорят в Москве и другое. Будто несколько офицеров отказались-таки от участия в несвойственной армии карательной акции. Если так, это делает им честь. Если так, то можно сказать, что они в какой-то мере спасли честь сегодняшнего российского офицерства.
Говорят, солдат и офицер не имеют выбора: над ними довлеет приказ.
А если что не так — не наше дело,
Как говорится, Родина велела.
Как славно быть ни в чем не виноватым,
Совсем простым солдатом, солдатом.
Между тем известен факт: в 1905 году инженер-поручик русской армии Дмитрий Карбышев наотрез отказался выполнять преступный, по его мнению, приказ о расправе над взволновавшимися воинскими частями и не повел свою роту усмирять их. А на суде, обвиненный в том, что опозорил офицерскую честь, бросил судьям в лицо:
«Не я, а те, кто заставляет войска стрелять в безоружных людей, пороть крестьян в селах, убивать рабочих в городах, позорят честь офицера». Уволенный со службы и вынужденный пробавляться случайными заработками, он не склонил головы. Как не склонил ее и сорок лет спустя — уже генерал Красной Армии — перед фашистами в концлагере Маутхаузен, подвергнутый страшным пыткам и заживо замороженный…
— Боже! Войска стреляют в толпы безоружного народа! И какие войска — русская гвардия, полки, созданные еще Петром Великим! Какое дьявольское наваждение поразило правителей России!
Так воскликнул генерал Брусилов, узнав о расстреле рабочих 9 января 1905 года у Зимнего дворца. И сам твердо отстаивал свою линию: армия должна воевать против внешнего врага, а не против рабочих и крестьян. Гвардейские части под его командованием не участвовали в подавлении забастовок и крестьянских волнений…
Говорят, сразу после октябрьских событий в Генштабе начали составлять списки на поощрение его работников — «для поднятия духа». Что это были за «пряники»? Досрочное присвоение званий, повышение в должностях, ценные подарки. За то, что 4 октября эти люди находились на своих служебных местах и героически смотрели, как армия расстреливала свой народ. Некоторые офицеры потребовали вычеркнуть себя из поощрительных реестров. Устыдились. А вот милицейский, генерал армии Ерин, когда на брифинге его спросили, не стыдно ли ему носить звезду Героя России, вызывающее ответил: «Надеюсь, я не доживу до времени, когда будут интересоваться, какое у меня белье».