Он усадил Мишаню, как почетного гостя, на подушку, подложил под спину и сбоку – под локоток, еще подушек, хлопнул в ладоши. Сам уселся с важным видом.
Вбежала служанка.
– Почему долго? Неси угощение, видишь – я с гостем!
Не успела она выбежать, как из арочного проема появились служанки – одна, вторая, третья… На подносах они несли свежие лепешки, медный кумган, ломти сушеной дыни, халву и шербет. Ибрагим самолично налил в пиалы зеленый чай, оказывая гостю почет.
Чай Мишане не понравился – трава травою, не то что русский сбитень или квас. А вот халва и дыня пришлись по вкусу. Одно плохо – ноги затекали в непривычной сидячей позе. Нет чтобы как люди – на лавках сидеть. А то угощение на ковре, сам – на подушке. Неудобно!
Однако Михаил был уже достаточно опытен в деловых контактах, чтобы выказывать недовольство. У каждого народа свои привычки, и их надо соблюдать. По поговорке «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».
Напился Михаил безвкусного чаю, от души поел халвы да дыни. Пора и честь знать.
Поднялся тяжело. Ибрагим пропел сладким го-лосом:
– Может, желаешь, чтобы мои девочки помогли тебе расслабиться после долгого и трудного пути? Увидишь сам, они большие умелицы в этом. А танцуют – засмотришься! Хочешь – из Бухары, хочешь – из Персии. А нравятся беленькие – у меня и русская есть!
Отказался Мишаня – спешил на ушкуй. Купец проводил его до калитки в заборе, рядом с которой дожидался подросток.
– Проводишь уважаемого гостя до причала, – Митяй!
Подросток склонился в поклоне, приложив руку к груди.
Мишаня шел медленно, с нескрываемым интересом разглядывая город. Узкие улицы не впечатляли – везде глухие стены глиняных заборов. Конечно, за ними, как и у Ибрагима, могут быть сады, бассейны, богатство и роскошь. Но найти нужный дом почти невозможно – заборы выглядят одинаково. Станешь на перекресток и не знаешь, куда идти. Однако подросток шел по переулкам уверенно, и вскоре Мишаня увидел причал и ушкуй.
– Слава богу, вернулся, живой! – запричитал Павел. – Дело-то уже к вечеру. Ушел с басурманами – где тебя искать? Вот и Кости нет до сих пор.
– Вернется и он! – Михаил почему-то был в этом уверен.
И правда, вскоре объявился Костя. И тоже не один – его привел мальчишка.
– Хозяин, дай парню какую-нибудь монету. У меня нет ничего.
Михаил достал медный пул и отдал мальчишке.
– Веришь ли, забрел в город, а выйти не могу: одни стены вокруг, и все они совершенно одинаковые. – Мишаня засмеялся.
– Был я уже в городе, видел.
Костя отвел Мишаню в сторону:
– Охрана тут у них слабая, на силу ханского войска надеются. Зато я дворец самого хана видел. Ворота золотом сияют.
– А я вот не успел, – огорчился Михаил, – все торговыми делами занят был.
– И как – смог чего-нибудь продать?
– Все! И с прибылью.
– Мой тебе совет. Не покупай товаров на все деньги. Так, купи чего-нибудь, чтобы подозрений не вызвать. Все едино скоро на меч возьмем. И заметь – без денег. Одно плохо – невольников у них полно. Если с собой брать – задержат нас, не дойдут до Вятки пешими. А на лодьи да ушкуи сажать – это ж сколько кораблей потребуется! А у нас и судов мало, и людей. Ладно, давай спать – устал я что-то.
– И вправду – тяжелый день сегодня выдался, – согласился Мишаня.
Все улеглись спать, а рано утром были разбужены криком муэдзинов, призывающих правоверных на утренний намаз.
Вскоре к ушкую подошли Ахмед и Ибрагим с толпою рабов. Невольники выгружали бревна с ушкуя и уносили их в город. Затем, ведомые вчерашним подростком, пришли слуги и принесли ковры, купленные вчера Мишей. Раскатали корабельщики персидские изделия и ахнули:
– Красота-то какая!
А Костя снова исчез. Ну что же, его воинское дело такое.
Вернулся он лишь под вечер, когда стемнело, да еще человека с собой привел, и, похоже, раба: одежда – сплошь рванье старое, в ухе – серьга.
Отвел Костя Мишаню в сторонку.
– Мы можем его укрыть?
Мишаня обвел глазами судно:
– Разве что под палубу, на носу.
– Хорошо. Ты все свои дела завершил?
– Бревна продал, ковры купил.
– Сейчас, немедля отплыть можем?
– Надо с Павлом посоветоваться.
– Зови.
Павел, услышав о желании Кости, воспротивился.
– Не дадут басурмане ночью выйти – вон, на краю причала, на северной стороне его, охрана стоит. Да и протоку я не знаю. Наскочим на мель – беда.
– Тогда покуда спрячь этого человека, – тихо попросил Костя.
Павел вопросительно глянул на Мишаню. Тот кивнул головой:
– На носу, под палубой спрячем. И коврами завалить придется. А вообще-то, если найдут его, не миновать всем нам палача.
– Знаю, – оборвал его Костя, – только человек он очень нужный. Он из нашенских, нижегородских – почти земляк. В плен попал о прошлом годе. И самое для нас главное – воин он, десятником был. Досконально знает, где здесь охрана, где склады. Короче, если возвращаться, то только с ним.
Они прошли на ушкуй. Бывшего пленника определили в маленький отсек на носу судна. Сверху уложили ковры.
– Слышь-ка, мил человек, – обратился к нему Павел, – сиди тихо, как мышь. Ни чихать, ни кашлять не моги. Как только будет можно, мы тебя освободим.
– Понял, – глухо ответил тот. – Я хоть на веревке плыть за ушкуем согласен, лишь бы вернуться на родную сторону.
Лаз в трюм закрыли люком, Мишаня навесил замок. А как же – ковры же там!
Спали Павел, Костя и Мишаня вполуха и вполглаза. Все мерещилось – вот выбегут на причал нукеры ханские да примутся обыскивать ушкуй. Судно невелико – все равно найдут беглого раба. А на пощаду русским, задумавшим помочь пленнику бежать из самого сердца Орды, рассчитывать не приходится.
Едва дождавшись призывных криков муэдзинов к утренней молитве, подняли команду. Обычно после пробуждения умывались, заваривали узвар из сушеных фруктов – яблок да груш. А тут Павел с ходу объявил: «Отдать швартовы, немедля отчаливаем!» Не удивилась команда, привычно уселись гребцы за весла. На судне кормчий, можно сказать – второй после Бога, и отец родной, и судья, и все – в одном лице.
Дружно оттолкнулись веслами от причала и стали выгребать на середину протоки. А там и парус подняли. Ветерок небольшой, но попутный. На весла налегли:
– И – раз! И – раз!
Постепенно Сарай остался позади.
Костя вопросительно посмотрел на Павла. Кормчий отрицательно качнул головой – рано. И точно. И десяти верст не отошли они от Сарая, как увидели идущую навстречу лодку. На веслах сидело четверо невольников, на носу – двое лучников-кыпчаков, на кормовой скамье – двое татар. Халаты серебром шиты, не иначе – чиновники.