Ночью спалось плохо. Мишаню терзали кошмары, он просыпался весь в испарине и мучился, не в силах снова заснуть – на палубах жалобно стонали раненые и донимали комары.
Утром поели вчерашней вареной конины и – в путь. Где под парусом, где на веслах, но все равно к вечеру до Вятки так и не добрались. Заночевали у берега, под охраной конницы.
К полудню следующего дня подошли к слиянию Вятки и Камы. После полноводных Волги и Камы Вятка показалась не такой уж и широкой. Борясь со встречным течением, караван повернул на Вятку и отметил это событие бурными криками радости. Справа начиналась вятская земля, – правда, слева все еще продолжалась чужая, татарская.
Михаил встал на корме, обнажил голову и перекрестился. Суровые обветренные лица ушкуйников светились радостью, на глазах выступили слезы. Казалось, и взмахи весел в едином порыве стали выше, и ушкуи быстрее заскользили – приближение к родным местам вдохновило всех. И вдруг, перекрывая крики носившихся над водой чаек, с передовых ушкуев донеслась песня. И вот, заслышав знакомые слова, ушкуйники подхватили ее и понесли дальше по каравану. Михаил прислушался к незатейливым словам песни – о горькой судьбине угнанных в полон русичей, об удалых ушкуйниках, свершающих дерзкие налеты на чужеземцев, чинивших обиду басурманам, о лихом атамане, наводившем ужас на иноплеменников в низовьях Волги… Незаметно для себя он стал подпевать ушкуйникам и гребцам. В душе разливалась гордость за русичей, бросивших вызов кипчакам, татарам и другим обидчикам земли русской.
Близился вечер, и караван остановился, бросил якорь, поджидая, когда переправятся всадники Юрьева. Времени на переправу потеряли много – полдня, как раз до вечера.
Делать нечего. Хоть и знали кормчие свою реку до последнего переката, решили в сумерках не рисковать, заночевать здесь. Луна пряталась за облаками, и ночь была темная. Конники развели костры – все же своя земля, грелись, сушили одежду. Спать улеглись на судах: ночь была прохладной, укрыться было нечем, а рубахи еще раньше изорвали, обматывая сбитые веслами кисти рук.
А ночью случилась беда. Суда каравана стояли вдоль берега, борт о борт, в несколько рядов. Все жались к берегу, под защиту воинов Кости, и река оказалась перегорожена судами едва ли не наполовину.
Сначала раздался сильный удар, треск ломающегося корпуса, послышались крики. Все проснулись в тревоге. Оказалось – с верховьев спускалась лодья и, не заметив в темноте стоящие суда, с ходу врезалась в них.
Основной удар пришелся по ушкую устюжан. Получив пробоину в борту, он набрал воды и, тяжело груженный, камнем пошел ко дну. Команда выпрыгивала с него и выбиралась на берег – благо неглубоко было. А лодья ударила по касательной второй ушкуй, третий… Пока не погасила инерцию. Было слышно, как в пробоину на ее левом борту хлещет вода.
С лодьи закричали:
– Ой, рятуйте, люди добрые, тонем!
Лодья медленно погружалась носом в воду. С нее прыгали люди и пытались добраться вплавь.
Вот судно пустило воздушный пузырь и легло на дно, лишь мачта возвышалась над поверхностью воды.
Протараненные ушкуи из каравана получили повреждения и набирали воду. Пока они еще держались на плаву, команда и подоспевшие с других судов корабельщики успели выгрузить трофеи на близкий берег. На глазах людей ушкуи медленно ушли под воду.
– Ну что ты будешь делать?! – сокрушался кормчий потопленного ушкуя. – Из Сарая дошли, а здесь, на родной земле, такая беда приключилась!
Все замерли, пытаясь осмыслить случившееся. С лодьи, которая явилась причиной гибели ушкуев и людей, спаслись только двое. Остальные либо утонули, либо их снесло быстрым течением.
Михаил подошел к Косте.
– Что делать думаешь?
– Может, попробовать погрузить все, что на берегу, на другие суда? – неуверенно предположил он.
– Не можно никак. Под завязку все гружены. Кинь на каждый ушкуй груза лишку, и весь караван на дно уйдет, все потеряем.
– Верно, – согласился воевода.
– Павел говорит – до Немды уже недалеко. Надо плыть туда, двум ушкуям разгрузиться – и назад.
– Ты что? Все же разворуют в момент! И там, и здесь!
– А воины у тебя на что? Здесь оставь половину и в Немде.
Подумал Костя, походил по берегу – нет других вариантов. Скрепя сердце согласился он с предложением Михаила. Подозвал Глеба, объяснил ситуацию.
– Ты со своими людьми ушкуй в Немде выгружаешь, и Михаил – тоже и – назад, сюда. Часть моих конников добро охранять там будут. Сам со второй половиной конной рати здесь останусь. Негоже трофеи бросать.
– Все выполню, как велишь! – кивнул Глеб.
Устюжане, чей ушкуй получил удар первым, решили остаться с Костей. Судно затонуло почти мгновенно, сами едва спастись успели. Вот и решили днем попытать счастья: ушкуй-то неглубоко лежит, достанут трофеи. Костя не возражал: все, что на ушкуе – законная добыча устюжан.
До утра команды не спали – переносили трофеи в лесную чащу, подальше от берега, от чужих любопытных глаз. А там уже рассвело, и караван продолжил путь.
Через два дня, уже к вечеру прибыли в Немду – небольшую деревушку. Выгрузили два ушкуя – Глеба и Михаила, стащили ценности в амбар и выставили вокруг него охрану. Остальные суда стояли у берега. До распоряжения Кости Юрьева – походного воеводы – никто не имел права уходить. Впереди было самое важное, долго ожидаемое действо – дележ трофеев.
В Немде хозяйки, несмотря на надвигающуюся ночь, стали топить печи – выпекать хлеб. Хозяева резали кур и баранов – чем-то же надо было кормить внезапно свалившуюся им на голову ораву едоков. Деревенские были не в обиде, поскольку гости платили полновесными серебряными деньгами.
Вокруг деревни и на берегу горели костры, пахло варевом. Голодные люди не ложились спать, хоть и устали – ждали похлебку. Крупу – гречневую, перловую – закупали у крестьян мешками. А те и довольны – в город на торг ехать не надо, ведь деньги всегда нужны: налоги платить, в лавке одежонку прикупить.
Оба судна с ценностями встали рядом с воинскими, как и говорил Костя.
Михаил от пуза накормил команду, не жалея серебра: зажарили двух баранов, сварили десяток куриц, на бульоне – домашнюю лапшу. И все это – с горячим, свежеиспеченным хлебом.
Один из бывших невольников отвалился на траву, погладил живот:
– Давно так не едал. Глазами бы еще ел, а уже некуда. Не зря гребли до пузырей кровавых на руках, а в дороге на лепешках да сале сидели. Теперь вижу – дома!
Михаил купил несколько мешков крупы, мешок муки, двух живых баранов. С помощью гребцов все это уложил в ушкуй. Сами-то наелись, а в низовьях Вятки Костя с людьми голодными сидит – небось животы к позвоночникам прилипли. По лесам бродят, грибы да ягоды собирают.
Павел кивнул одобрительно: