– Тогда обязательно буду!
Мишаня пришел домой и сразу завалился спать. И так уже большая часть ночи прошла, скоро первые петухи прокричат.
Спал до полудня, последние три ночи вымотали – колготными, суматошными оказались. А после полудня Павел пришел. Отсчитал Мишаня денег из сундука, по мешочкам рассыпал.
– Отнеси вдовам – кроме прохоровской. Я слово свое держу.
– Да воздаст тебе Бог многажды, Михаил! Только зачем от себя отрываешь – ведь деньги воины у разбойников сыскали!
– А то ты не знаешь, что ежели к воинам чего попало – назад не вернешь.
– Верно, – вздохнул Павел. – Так ведь с другой стороны, Костя – вроде как друг тебе.
– Дружба дружбой, а служба службой… Вот, сказывал он, что завтра разбойников на площади казнить будут. Придешь?
– Не по душе мне такие погляделки, уволь.
– Тогда еще скажу: через седмицу – вече. Костя сказывал, воеводу да посадника выбирать будут. Сентябрь на дворе, новый год начался.
– Все на вече пойдут, стало быть – и я тоже.
С утра Михаил на площадь пошел – посмотреть на казнь. Для воров, разбойников и грабителей мера наказания была одна – повешенье.
Виселица уже стояла на площади. Народ собирался на зрелище.
Михаил понимал, что без убийств в этом жестоком мире не обойтись. Но одно дело – убить врага в открытом бою, когда если не ты окажешься более опытным и удачливым, то противник тебя жизни лишит. И потому предстоящая экзекуция удовлетворения у него не вызывала. Он бы и не пошел на нее, но с другой стороны – лично причастен к поимке главаря и ликвидации всей разбойничьей шайки.
Вывели к эшафоту приговоренных. Подвойский зачитал судебный приговор. Затем священник счел молитву. Наступил решающий момент. Палач в черном колпаке на все лицо, с прорезями для глаз накинул на шею Фильки Косого веревку, подтянул узел и тут же ударом ноги выбил небольшую скамейку из-под его ног. Тело злодея задергалось в агонии, потом замерло со склоненной набок головой.
Толпа восторженно взревела, горожане заулю-люкали:
– Так этому аспиду и надо! – выкрикнула одна из женщин.
– Всех душегубов повесить! – требовали хлыновцы.
Михаил не стал смотреть, как будут казнить остальных – уж больно зрелище тягостное. Он пробился через гудящую толпу и пошел к дому.
Юная душа купца протестовала против только что увиденного: «Зачем собрались сюда зеваки? Что занятного в зрелище казни? Или нервы себе пощекотать захотелось?» Не понимал он сейчас этих людей.
Зашел в лавку. Лиза сидела в одиночестве. Понятно – весь народ на площади, тут не до покупок.
– Чем занимаешься?
– Книгу читаю – «Житие святых».
Мишаня удивился. Про книги он слышал, даже видел в церкви – Библию. Но чтобы вот так читали?
– Интересно?
– Очень!
– А взяла где?
– На Слободском спуске лавка есть, где пергаментом, бумагой и чернилами торгуют. Так там и книги есть. Вот – на жалованье купила.
– Не жалко на книги деньги тратить? Другие девушки в твоем возрасте одежду покупают, платки да украшения.
– То – они. Они свободные, а я – холопка невольная, – вздохнула Лиза. – Ты ведь меня купил – забыл?
Не забыл Мишаня, но ему как-то и в голову не приходило, что девушка тяготится своим положением. Крыша над головой есть, одета и обута, сыта – ест то же самое, что и Мишаня с дедом и бабкой… Чего же еще желать?
– Коли так свободы желаешь, тогда я тебя отпускаю. Хочешь – вольную напишу, все честь по чести.
– Правда?!
– Разве я тебя обманывал когда?
Лиза вскочила, захлопала в ладоши. Такой веселой и радостной он ее еще не видел.
Михаил взял лист бумаги и написал «вольную». Мелким песком чернила присыпал, сдул, помахал бумагой в воздухе.
– Держи!
– Ой, спасибо! – запунцовела Лиза.
– И куда ты теперь пойдешь? Ты же вольная отныне.
– А разве нельзя дальше жить и работать у тебя? Мне ведь некуда идти.
– Да, женщине или девушке без семьи, без мужчины тяжело – не прожить. Оставайся! Чего тогда вольную просила, когда не изменилось ничего?
– Душа свободы просила. Одно дело – знать, что можешь идти, куда хочешь, и совсем другое – невольницей жить.
Мишаня в затылке поскреб:
– Верно.
– Вот что, хозяин! Товары кончаются, новые надобны.
– Гляди-ка, не успела свободу получить, как уже требовать научилась. Говорил мне дед: «Дашь бабе послабление – командовать начнет».
– Да у меня так – вырвалось. Сам на полки погляди.
Мишаня обвел глазами полки. И в самом деле – скудновато. Трофеи-то из Сарая есть, но деньги крутиться должны. Если в сундуке лежать будут – все равно закончатся, рано или поздно. В Нижний бы поехать, да через седмицу вече – Костя просил быть.
Решил Мишаня оставшиеся дни до вече с толком потратить – товар для продажи в Нижнем закупить. В прошлом разе хорошо разобрали игрушки из Дымковской слободы – глиняные, расписные: свистульки, коней да барынь. А после вече – сразу в плавание, похоже – в последний раз перед зимой. Через месяц-полтора снег ляжет, а недели через две и реки льдом скует. Тогда до весны ждать придется.
Всю неделю Мишаня закупал товары – не поленился, проехал с нанятой подводой по деревням, скупил меха. В Дымковской слободе побывал, благо – недалеко. Полвоза глиняных расписных поделок привез. Льна беленого у ткачих закупил. Его неплохо купцы берут, что к немцам через море плавают. Так и пролетело время в хлопотах.
Настал день вече. Колокол с утра зазвонил, собирая народ на площадь. Мишане вначале показалось, что весь город собрался. Площадь народом запружена – яблоку упасть негде. И все к помосту поближе жмутся, чтобы повиднее да послышнее было. Вот и старшина городская вышла степенно и важно, расселись на скамьях на помосте. Объявили, что в связи с окончанием срока полномочий необходимо избрать новую городскую и военную власть.
– Какие будут предложения?
Народ зашумел, стал выкрикивать разные фамилии. Чаще других и громче всех называли Костю Юрьева.
– Костю воеводой давай! – надрывался рядом с Мишаней мужичок.
Мишаня был удивлен. Ну ладно бы – воины кричали, они Юрьева знают. Но гражданский-то чего кричит? А потом как мелькнет догадка – подкупил, не иначе. Денег-то в походе добыл, есть на что голоса скупать. Правда, были голоса и за Якова Пугвина, и за Ивана Оникеева, и за Пахома Лазарева. Только они были в явном меньшинстве.
Выбрали все-таки Костю Юрьева. Старшина на помост пригласила вновь избранного воеводу.