Поднявшись на палубу, он поневоле прикрыл глаза – яркий свет дня слепил его, как сову, сдуру вылетевшую из дупла в полдень.
Моргая, Драй ничего не видел за слезами – всё расплывалось. Но на слух не жаловался. Команда брига желала ему всех благ на новом поприще:
– Месяц точно протянет!
– Полгода! Спорим?
– На галере-то? Да они там мрут, как мухи перед зимой!
– Этот-то здоровый…
– Ну жирок с него быстро сгонят! А после и мясцо!
– Подумаешь! Кости-то останутся.
– А с них самый навар!
– Га-га-га!
– Ну и откормили же мы кабана этого…
– Во-во! Хватит уж ложкой черпать, пора на весло переходить!
– Не обделайся с натуги!
– Гы-гы-гы!
Жмурясь и щурясь, Олег протопал по сходням на пристань, где его торжественно передали на попечение суровой страже в темных кафтанах и шляпах, штанах и сапогах.
И безо всяких там бантиков и прочих финтифлюшек.
– Желаю приятно провести время! – издевательски сказал и. о. капитана брига, узкоплечий лейтенантишка. Он едва сдерживал прорывающийся хохот. – В увеселительной прогулке… на галере!
– Чтоб вам всем попередохнуть! – от всего сердца пожелал Сухов.
В одних штанах, он ежился от ветра, гулявшего вдоль каменных купеческих домов, слепившихся боками, как пельмени.
Впрочем, идти пришлось недолго – бревенчатый барак для шиурмы, как звали гребцов галер, располагался неподалеку, всё на том же берегу Ньиве-Маас, грязноватой роттердамской речушки.
Вели Олега пятеро – четыре стражника во главе с ундер-офицером, чей статус выдавал широкий красный кушак, обмотанный вокруг пояса.
Барак с гребцами и вовсе целый десяток мушкетеров охранял.
В темноватой пристройке Сухова деловито обыскали, отобрали нож, зато выдали две казенных серых рубахи, две пары нижнего белья и пару чулок, плащ из толстого сукна, кафтан из красной пряжи, подбитый белым холстом, короткие широкие штаны и колпак, опять-таки алого цвету.
Вся эта одежка выдавалась раз в два года.
Столь долго задерживаться на галерах Олег не собирался, но зачем об этом знать посторонним? Огорчатся еще.
Толстый сердитый чиновник что-то спросил его недовольно по-голландски, а Сухов возьми да и ляпни на «великом и могучем»:
– Не понимаю!
– Московит? – оживился толстяк, переходя на корявый русский. – Самеч-чательно! У нас уже есть четферо тфоих соо-течес-тфенник, будешь пятым – и загребным! Эй, Пауль! Этого обрить и остричь. Прикуешь к нашей четверке. Галера «Нептунус». – Слушаюсь, экселенц…
Очень быстро Сухов лишился не только воли, но и усов с холеной бородкой, и длинных своих волос.
«Оболванили!»
Ничего, удобней будет парики носить – мода такая…
Олега ввели в сумрачный зал, где на деревянных помостах, прямо на досках, сидели и лежали гребцы-галеотти, как их звали венецианцы.
На галере «Нептунус» было пятьдесят два длинных и тяжелых весла, по пять гребцов на весло.
Если точно, то пятьдесят одно – вместо одной из скамей-банок по центру левого борта располагался очаг для готовки.
Выходит двести пятьдесят пять галеотти.
Вся эта вонючая разноголосая шиурма делилась на три категории: на добровольцев, которых стригли наголо, как всех, но дозволяли носить усы, на каторжников и рабов, лишенных подобной вольности.
Гребцы-волонтеры получали кое-что за свои труды, они свободно ходили днем с колодкой на ноге, а вот каторжников с невольниками могли и вовсе на берег не пустить.
Так и ночуй на узкой скамье или под нею, прикованный. И без удобств.
– Сюда, – буркнул кузнец, указывая Сухову на четверых бритоголовых, сидевших в рядок с краю помоста.
Олег остановился. Сердце дало сбой. Шурка Пончев. Ярик Быков.
Этого не могло быть, но вот же они! Сидят, на него таращатся. А это кто с ними? Да никак Паха с Жекой! Сбылось…
– Привет, – сказал Сухов и уселся, подставляя левую лодыжку кузнецу.
Тот ловко приковал Олега цепью к общим кандалам «московитов».
– Пр-рывет! – завопил Пончик, подскакивая и гремя кандалами.
Тут уж все бросились к Олегу, до смерти напугав кузнеца.
– Ёш-моё! Ну, вообще!..
– Здорово, блин!
– Нет, ну это надо же, а?! Угу… – Понч, как эта пятерка называется?
– Какая?
– Ну пятеро гребцов, скованных одной цепью! Не бригада, а…
– Бранкада! Угу…
– Во-во! Это мы и есть!
Сухов тоже радовался. Как увидел, так и всё – радость великая, надежды лучащиеся.
Да само появление людей оттуда, из будущего, – это уже как обещание! И… впятером – лучше.
Одному в чужих временах, может, и вольготнее, но трудней – даже словом не с кем перемолвиться.
Не посторожит никто, когда ты с ног валишься. Не прикроет спину.
А тут – вон, сразу четверо друзей, боевых товарищей, не раз проверенных в деле.
Шурик, он же Пончик. Пухлощекий интеллигентлиберал, врач по образованию, домосед по призванию. Верный Санчо-Панса, Шурик не отставал от Олега и на Руси, и в Византии, и в Орде.
Яр Быков. Невысокий, плотный мужчина лет тридцати с небольшим, со смазливым лицом, полногубым и круглощеким, с задранным носом и лопухастыми ушами. Немного фат и позер, всё мечтал попаданцем стать, и – «сбылась мечта идиота».
Женька Комов и Пашка Лобов. Здоровяки-десантники, по дурости угодившие в X век, да так там и оставшиеся, – понравилось им в «мрачном Средневековье». Как говорится, нашли себя.
– Что, Жека? – спросил Сухов, ухмыляясь. – Это самое… выбросило?
– Еще как… – вздохнул Комов. – Блин, дурацкая эта физика!
– Ничего. Нас с Пончем только с третьего раза добросило. Как там Витька говаривал? «Кольцевой ретросдвиг с двадцатилетним радиусом». Трижды Т-кольцо замыкалось. Это самое… сначала нас из IX в X закинуло. Лет тринадцать прошло, и фьюить – в XIII! И только потом домой попали, в родимый XXI. А из какого вас?
– Из 962-го, – грустно сказал Евгений. – У нас уже и лодья своя была, и дружинка малая. Вот, блин!
– Ага, мы как раз по Непру плыли, – подхватил Павел. – Ну у вас тут бают Днепр. Ой, да ты ж в курсах, сиятельный!
– В курсах, – улыбнулся Олег.
– Ага… И вдруг как полыхнет сиреневым, а потом сразу туман голубой. И всё! И на Украине мы. Нас там чуть русскими шпионами не объявили! Еле через границу прошли. А чё делать? Ни паспортов, ничего! Хорошо, хоть золотишко при нас было. Переоделись, на попутках до Москвы доехали и сразу к тебе. А там Елена твоя. Так и так, говорит, пропал Олег, канул в век семнадцатый, да и с концами!