– Не надо, они должны закрыться сами. Итак, вы готовы?
В руке гипнотизера появился блестящий молоточек.
– Смотрите сюда, – приказал он, приблизив стальной предмет на расстояние десяти дюймов от глаз Скарлетт.
Она уставилась на молоток, не мигая.
– Вы видите только этот предмет и больше ничего. Сосредоточьтесь на его созерцании… – монотонным голосом заговорил Беллини. – Форма молоточка совершенна, поверхность его гладка, сталь блестит… Вы видите только этот молоток, совершенный предмет, созданный руками человека. Все ваше внимание сконцентрировано на стальном молотке. Вы больше ничего не видите и чувствуете расслабление …
Скарлетт не чувствовала никакого расслабления, молоточек, которым итальянец медленно водил перед ее носом вверх-вниз, вызывал растущее раздражение.
– Вам кажется, что ваши руки потеплели и отяжелели… вам тепло, очень тепло… вас тянет в сон, вы скоро заснете … На счет десять вы закроете глаза.
Медленно, монотонно Беллини начал свой отсчет:
– Один… два… три…
Произнеся «десять», он резко провел ладонью сверху вниз перед лицом Скарлетт. От неожиданности она закрыла глаза, но тут же распахнула их и уставилась на гипнотизера, который стоял перед ней, опустив руки.
– Ну вот, как я и думал! Ваша натура тоже противится гипнотическому воздействию.
Скарлетт поднялась с кресла.
– Благодарю вас, мистер Беллини, – холодно проговорила она. – Простите, что зря заняли ваше время.
На смуглом лице итальянца промелькнула извиняющаяся улыбка.
Скарлетт достала из ящика конверт и вручила его гипнотизеру. Положив гонорар в карман, он тут же распрощался.
– Шарлатан! – со злостью прошипела Скарлетт, когда за ним закрылась дверь.
Она хотела спуститься вниз, но тут в кабинет заглянул Ретт.
– Вы позволите?
– Конечно. Это ведь ваш кабинет.
Он вошел и с новым интересом осмотрел комнату: шкаф, за стеклом которого хранились вымпелы и кубки, полученные лошадьми Батлеров на скачках в разные годы; напольные часы в углу; кожаный диван и пара глубоких кресел; просторный резной письменный стол черного дерева, затянутый зеленым сукном, и высокое кресло перед ним.
Подойдя к столу, Ретт выдвинул один из ящиков.
– Здесь есть мои бумаги?
– Вряд ли. Мы ведь уехали отсюда в Африку…
– Кстати, вы обещали мне все рассказать.
– Да. И мистер Кэролл говорит, что вам нужно напомнить события вашей жизни. Целой жизни… – вздохнула она. – Это так много! Я даже не знаю, с чего начать…
Скарлетт присела на диван, Ретт расположился в кресле возле окна.
– Начните с нашего знакомства, – предложил он, раскуривая сигару.
Собираясь с мыслями, Скарлетт немного помолчала, прежде чем заговорить.
– Впервые мы встретились в апреле 1861 года, на барбекю в Двенадцати Дубах.
– Где это?
– Джорджия, графство Клейтон, неподалеку от плантации моего отца…
Ретт кивнул, и она продолжила:
– В тот день было объявлено о начале войны с Севером… Вам что-нибудь известно об этом?
– Я нашел здесь, в библиотеке, мемуары одного из генералов. Его фамилия Ли.
Скарлетт ненадолго умолкла. Она сомневалась, стоит ли упоминать о своей любви к Эшли, но решила, что без этого их история станет совсем непонятной.
– Мне было шестнадцать лет и я была влюблена в сына хозяина Двенадцати Дубов, Эшли Уилкса, а вы подслушали наш разговор. Я готова была убить вас за это!
– Вы? А молодой человек?.. – удивился Ретт.
– Он вас не видел и ушел прежде, чем вы встали с дивана… Прекратите перебивать! Рассказчик из меня и так никудышный.
Она продолжила. Ретт слушал внимательно, порой с удивлением, порой с восхищением глядя на нее. Увлекшись рассказом, Скарлетт не приукрашивала события и свою роль в них. Она искренне призналась, что не любила ни первого, ни второго мужа. И честно сказала Ретту, что долго сама не подозревала, что любит его.
Она не сдержала слез, говоря о гибели Бонни, Ретт тоже был взволнован и поторопил: дальше. К моменту, когда она дошла до развода, Ретт был настолько увлечен рассказом, что невольно воскликнул:
– Я не мог этого сделать!
– Ты всегда делал только то, что хочешь, – едко проронила Скарлетт.
– И что было потом? Рассказывайте, прошу вас…
Когда она поведала ему все до конца, включая то, что сама вынудила его отправиться на поиски золота, Ретт раскурил потухшую сигару, подошел к окну и уставился на залив.
– Ты хоть что-нибудь вспомнил? – не выдержав его молчания, спросила в спину Скарлетт.
Он отрицательно покачал головой, затем обернулся.
– Но история занимательная. Похоже на роман.
Скарлетт готова была отхлестать Ретта по щекам – лишь бы прогнать из его глаз это выражение вежливого, постороннего участия. Она крепко сжала руки в кулаки, так, что ногти впились в кожу, и неожиданно для самой себя спросила:
– Она была красивая?
– Кто? – не понял Ретт.
– Дикарка, с которой ты спал полтора года!
– Нет… пожалуй, нет, – задумчиво проговорил он. – Там были и моложе, и симпатичней.
– Тогда зачем ты с ней спал?! – вне себя выкрикнула Скарлетт.
– Не знаю, – пожал плечами Ретт и, опустив голову, добавил: – Просто она была добра ко мне…
Она раскрыла рот, чтобы крикнуть: «Я тоже добра к тебе, я люблю тебя!» Но в этот момент осознала, что человека, стоящего перед ней, склонив голову, она не любит. Она любила другого, совсем другого мужчину – гордого, непокорного, язвительного и непредсказуемого! Она не в состоянии любить этого – пусть у него и лицо Ретта Батлера. Он чужой. С ним ее связывают лишь узы брака, общая дочь и чувство долга. И, к сожалению, эту чашу ей придется испить до дна.
Горестно вздохнув, Скарлетт поднялась со своего места и направилась к двери. На пороге она обернулась.
– Завтра мы уезжаем в Лэндинг.
– Мама, мамочка, уже можно смотреть – мы достроили! – донесся из сада голос дочери.
Скарлетт подошла к распахнутому французскому окну и увидела Кэти. Она стояла за розовой клумбой на нижней террасе, одной рукой вцепившись в рукав Ретта, а другой махая матери.
– Хорошо, доченька, я скоро приду, – пообещала Скарлетт и вернулась в кресло возле стола. Бессмысленно уставившись в бумаги, она оперлась лбом на руку.
«Как мне все надоело! – с горечью думала она, не находя сил встать с места и отправиться посмотреть на очередную затею Кэт и Ретта. – Он развлекается: строит вигвамы и плетеные хижины, катается на лошадях и на лодках, стреляет уток. А еще потешает негров рассказами о том, как живется в Африке их диким черным собратьям. Он тащит Кэт пасти коров и учит их доить! К чему? Я сама могу подоить корову, и доила, когда это было необходимо. Но зачем это нашей дочери?.. Впрочем, он до сих пор не признал в ней дочь. Ретт обращается с Кэт так, будто она мальчишка-подросток. Надо внушить ему, что девочке не пристало учиться грести на лодке. Пусть она больше времени проводит с гувернанткой. С приездом Ретта Кэт почти не занимается. Надо поговорить с Эжени».