Первые несколько дней после переворота я больше всего боялся, что Эми, узнав о нем, запретит мне лететь. Я завороженно рассматривал появляющиеся в Интернете и газетах визуальные свидетельства царящего там хаоса: вооруженные люди на задымленных улицах, колонны военной техники в городах, перепуганные гондурасцы, не понимающие, чего ждать от будущего.
Выдворенный президент, очевидно, сам загнал себя в такую ситуацию, восстановив против себя деловую и политическую элиту страны неуемным популизмом и слишком тесными контактами с венесуэльским диктатором Уго Чавесом. Мел происходил из весьма богатого клана ранчерос [7] и славился в стране своим внешним видом, то есть высоченным белым стетсоном, ковбойскими сапогами и пышными усами.
Судя по всему, в некоторых весьма влиятельных кругах решили, что Мел «кинул» своих друзей, предал их интересы, подняв минимальный уровень зарплаты в стране и запретив приватизацию нескольких очень соблазнительных индустриальных объектов, а также что он замышляет переписать конституцию, чтобы продлить срок своего пребывания у власти. В результате старые друзья решили, что Мел должен за все это заплатить.
Шел день за днем, и ситуация в стране, судя по новостным выпускам, становилась все опаснее и опаснее. Госдепартамент посоветовал американцам воздержаться от поездок в Гондурас, а некоторые обозреватели с беспокойством заговорили о том, что страна находится на грани гражданской войны.
Все эти репортажи только раззадоривали ту безрассудную часть моего существа, которая вечно искала опасных приключений. Меня стали посещать эгоистичные мысли о том, каким эффектным фоном для статей о моих приключениях будет военный переворот… не говоря уже о том, насколько острее из-за него окажутся мои персональные впечатления от путешествия. Но в то же время я начал подумывать, не играет ли это во мне простое подсознательное стремление к смерти.
Когда мне удалось дозвониться до Криса Бегли, он сказал: «Прилетай, все должно пройти нормально».
«Должно?»
«Ну, тут не угадаешь, – со смехом сказал он. – В этой стране мало в чем можно быть уверенным».
Гондурас, страна с населением около 7 млн человек и по размерам сравнимая с Калифорнией, является одним из самых слаборазвитых государств на территории обеих Америк. По уровню бедности в Западном полушарии он уступает только Гаити. Из 14,5 тысяч километров дорог в Гондурасе замощены и заасфальтированы всего около 18 %. Это страна, наполненная жестокостью и отчаянием. По оценкам Transparency International, Гондурас – одно из самых коррумпированных государств мира. У международных организаций вызывает большое беспокойство неуклонный рост уровня насилия в этой стране, о чем они часто упоминают в своих отчетах.
Гондурас считается самой опасной страной мира. Только в 2011 году здесь было зафиксировано 7 тысяч убийств, то есть каждый день погибало 18 человек. В большинстве случаев найти и наказать виновников не удается. Например, за последние 17 лет тут было убито 108 американских граждан, и почти все эти преступления остались нераскрытыми. Позднее один из местных жителей скажет мне: «Убить человека в Гондурасе ничего не стоит. Кто тебя потом будет ловить? Уж точно не полиция!»
Гондурас граничит с Гватемалой, Республикой Эль-Сальвадор и Никарагуа. Все эти страны за последние 30 лет хотя бы однажды пострадали от гражданской войны. Военных переворотов в Гондурасе не было с 1982 года, хотя за четверть века, предшествующую этой дате, их случилось с полдюжины. На протяжении ХХ столетия над этим крошечным кусочком земли нависает зловещая тень Соединенных Штатов. Началось все с прихода американских банановых компаний, которые немедленно взялись диктовать свои правила управления государством. Как сказал некогда бывший глава United Fruit Company, «в Гондурасе купить осла выходит дороже, чем конгрессмена».
В 1980-х, в разгар «холодной войны», американские военные развернули в джунглях Гондураса лагеря подготовки мятежных никарагуанских «контрас», воевавших с находившимися у власти социалистами-сандинистами. Некоторые считают, что американцы так никуда и не ушли из страны и до сих пор держат под колпаком гондурасских политических деятелей и военных начальников. Степень участия Соединенных Штатов в этом военном путче установить, конечно, невозможно. Но если говорить о публичной позиции, то администрация Обамы твердо осудила путчистов и потребовала вернуть Мелу всю полноту власти. США не признали нового президента страны (впрочем, его вообще мало кто в мире признал) и даже занесли его самого и прочих заговорщиков в черный список, навсегда запретив им, таким образом, въезд на свою территорию.
В любую свободную минутку я садился к компьютеру и следил в Интернете за развитием обстановки в Гондурасе. К началу второй недели улицы и площади городов заполнились возмущенными сторонниками Мела – его поддержали члены профсоюзов, учителя и особенно кампесинос – крестьяне. В города вошли танки, в сети появились фотографии взрывающихся в толпах протестующих гранат со слезоточивым газом и полицейских с дубинками и автоматами, заряженными резиновыми пулями.
В конце концов скрывать все это от Эми стало уже невозможно. Как-то днем я зашел в гостиную и застал ее за чтением New York Times. В передовице приводилась вся хронология драматических событий.
«Это полное безумие, – сказала жена. – Ты же и сам это понимаешь, да?»
«Все не так плохо, как кажется», – заверил я ее.
«Там все идет к войне».
«Да, но… наверно, до этого не дойдет», – сказал я.
«И ты все-таки полетишь?»
«Рейсы до сих пор не отменяют, – сказал я, – значит, все не так уж плохо». Последние слова прозвучали не очень-то убедительно, и она это прекрасно понимала.
«Но это не значит, что тебе обязательно надо туда лететь».
Я сказал ей, что буду в джунглях, вдалеке от всего, что связано с переворотом.
«Все это происходит в городах, – сказал я, – а в джунглях – тишина и покой!»
Через день я прочитал в Интернете, что полиция начала расстреливать демонстрантов.
Апрель 1940 года.Морде поехал ночным поездом из Нью-Йорка в Новый Орлеан, чтобы оттуда отправиться на корабле в Гондурас. Сгорбившись, он сидел на жестком, но отнюдь не неудобном сиденье пульмановского вагона и смотрел в запыленное окно. За стеклом стремительно сменяли друг друга пейзажи, но в вагоне было тихо, что позволяло думать. А поразмышлять было о чем: что он сможет увидеть и найти, каким он вернется?
К этому моменту Морде уже стукнуло 29 лет. Он превратился в человека вполне «амбалистых» пропорций и предпочитал эффектно наряжаться в белые костюмы с широченными лацканами и галстуки-ленточки. Теодор стал высоким и широкоплечим молодым мужчиной с колючими синими глазами и стройным, мускулистым телом бегуна на длинные дистанции. Волнистые каштановые волосы он, обильно набриолинив, как правило, зачесывал назад. Его звучный, низкий голос был буквально создан для радио, и ему об этом не раз говорили знакомые. Для фотографий Морде иногда позировал с ружьем в руках, но в каком бы образе этот человек ни появлялся на снимках, по его глазам всегда было видно, что он витает в каких-то далеких мирах.