— Да, котенок, нелегко тебе дается английский этикет, — хмыкнул Женька, целуя ее куда-то за ухо.
— Так ты мне не скажешь? — вдруг не выдержала она, и руки Хохла, сжимавшие ее талию, чуть заметно дрогнули.
— Не скажу чего?
— Брось, не прикидывайся. Кто тебе звонил?
— Когда?
Она развернулась и уперлась обеими руками в широкую грудь, обтянутую белой майкой:
— Ну-ка, пусти!
— А если нет — что сделаешь? — без тени страха полюбопытствовал муж.
— Так скажешь?
— Нет. Тебя это не касается.
Коваль удивленно вздернула брови:
— Не поняла. Я думала, что в моем доме меня касается все.
— Все, — подтвердил Хохол, — кроме этого. Могут у меня быть собственные дела?
— Нет.
— Это кто же так решил? — хищно сузив ноздри, поинтересовался Хохол, и в его голосе Марина отчетливо различила недовольные нотки.
— Не забывался бы ты, — посоветовала она и тут же пожалела о своих словах, поняв, что перегнула палку.
В один момент ручища Хохла переместилась на ее горло и чуть сжала, а прищуренные серые глаза уставились в ее лицо острым, буравящим насквозь взглядом.
— Прекрати это. Ты не в России. И не Наковальня больше. В этом доме мужик — я. И я буду решать, что и когда говорить.
Он отпустил ее и пошел наверх, в кабинет, а Коваль, от неожиданности ослабев, осела по стене прямо на ступеньки лестницы.
— Однако… — машинально растирая шею, пробормотала она.
Женька не сделал ей больно, но удивил неожиданным напором и силой характера, чего прежде за ним не водилось. Марина поднялась и направилась вслед за мужем, найдя того за столом в кабинете. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять — уже раскаялся и жалеет. Как всегда…
— Ты молодец, Женька. Серьезно, — тихо сказала она, прислонившись к дверному косяку, — со мной так и надо.
— Не сердишься? — угрюмо спросил он, рассматривая сложенные на дубовой столешнице кулаки.
— Нет.
— Вещички бы собрать — улетаем через три дня, — напомнил муж, отходя от неприятной темы.
— Успеется. Что-то я отцу давно не звонила, замоталась совсем. — Она сказала это совершенно искренне и без задней мысли, действительно давно не говорила с отцом, и вдруг поймала взгляд Хохла — он таращил глаза и шевелил губами.
— Откуда… как ты… — разобрала она и удивилась:
— Ты чего?
— Как ты узнала, что он звонил?
Пораженная Марина не могла вымолвить ни слова — она даже представить не могла, что отец в обход ее разговаривает с Женькой, но, что еще интереснее, Хохол скрывает от нее эти разговоры. Что, черт побери, между ними происходит?
— Зачем он звонил? Что-то случилось? Он здоров? — еле выговорила она, охваченная беспокойством.
— Все с ним в порядке. Просто так звонил.
— Ты не научился врать мне, дорогой. — Марина шагнула в кабинет и приблизилась к сидящему в кресле мужу, вспрыгнула на столешницу. — Если бы он звонил просто так, ты не стал бы скрывать. Значит, есть что-то, о чем вы оба решили мне не говорить. Так что же это?
— Н-да, день перестал быть скучным, — печально прокомментировал Хохол, осторожно перемещая ноги жены себе на колено и беря в руку правую ступню. — Сиди спокойно, я помну немного.
— Ты не увиливай, — предостерегла она, откидываясь на упертые в столешницу руки и закрывая глаза.
— Не торопи. Не знаю, с чего начать, — массируя ее ногу от ступни к колену, отозвался муж.
— Сначала — так проще.
— Знать бы, где оно, это начало…
Хохол в самом деле не знал, с чего начать разговор о том, что рассказал ему по телефону Виктор Иванович. Новость была ошеломляющая, и Женька хотел, насколько возможно, оттянуть момент, когда Марина окажется в курсе. Но дотошная и чуткая Коваль каким-то образом почувствовала напряжение и сумела все-таки раскрутить его на разговор, которого Хохол так старался избежать. И Женька решил идти до конца — то есть врать. Иначе никто не поручится за то, что сделает в следующую минуту непредсказуемая Марина.
— Понимаешь… я хочу задержаться в Черногории подольше, а Грег вернется из лагеря — и куда его? Генка не может, дела у него какие-то, я и хотел отца попросить. Но он отказался, и я вот теперь думаю, как быть. Уговаривал его вместе с Грегом к нам прилететь, а что — отдохнули бы, на солнышке пожарились, морской воздух, то-се… А отец уперся — ни в какую. Думаю, что приболел он, но скрывает, — проникновенно сообщил он, массируя ногу жены и глядя ей в глаза так открыто, как только мог. — Он просил тебе не говорить — знает, что ты расстроишься и отдыхать не поедешь. Потому я и попытался промолчать, котенок. Все просто.
Она долго смотрела на него, пытаясь понять, не врет ли, но Хохол каким-то немыслимым усилием заставил себя не отводить взгляда, и это сработало. Коваль вздохнула:
— Вечно он… я вообще не понимаю, почему он так упорствует и не хочет переехать сюда. Мы вон даже телохранителя перетянули, а отец все отнекивается. Мне было бы куда легче, живи он здесь.
— А раньше ты его и знать не хотела, помнишь? — шутя поддел Хохол, возликовав в душе, что его план сработал.
— Помню. Но ты ж понимаешь — причины у меня имелись.
Причины имелись — Марина никак не могла простить отцу, что он, зачав ее от случайной интрижки с местной официанткой, никак не принимал участия в ее жизни, даже когда увидел, в каких условиях живет его дочь. Со временем она смогла победить в себе эту обиду, во многом благодаря помощи Егора Малышева, но порой старые чувства нет-нет да и накатывали, и тогда Марина грубила, злилась и довольно сильно обижала отца. Хохлу приходилось брать на себя роль буфера — он ухитрился найти с тестем общий язык, а потому часто заступался за него перед женой и долго, терпеливо объяснял той ее неправоту.
— У меня иной раз чувство, что детей в моей семье двое — сын и ты, — шутил он в такие моменты, — и поверь — с пацаном куда проще.
Марина испытывала порой огромное чувство благодарности мужу за такие вот проявления. Окончивший школу на зоне-«малолетке» Хохол был куда более умным, чем некоторые ее знакомые из прошлой жизни, имевшие высшее образование. Женька интуитивно чувствовал, как лучше, как нужно, как правильно, мог дать верный совет или просто объяснить какие-то вещи так, чтобы она поняла.
— Я люблю тебя, Женька, — пробормотала она, закрыв глаза и прислушиваясь к движениям его сильных пальцев.
— Я это знаю, родная. — Хохол украдкой вытер капли пота, выступившие от напряжения на лбу — она поверила, расслабилась. Это хорошо.
Он увезет ее в Черногорию и постарается сделать все, чтобы она как можно дольше пребывала в неведении.