Митт воззрился на него.
— Если бы меня уже не мутило, — воскликнул он, — то начало бы от этих твоих слов.
И он поплелся наверх, с отвращением бормоча себе под нос: «Милая и добрая женщина!»
Конечно, он понимал, что его мать по-прежнему молода и хороша собой, даже несмотря на гадкую складку на щеке, где должна была бы быть ямочка. И он знал, что она — не такая, как те другие женщины из их дома, которые вечно крутятся на берегу и подлизываются к матросам, когда корабль приходит в гавань. Но чтобы Хам сказал такое! Митт не замечал, что Хам без ума от Мильды. Но Хам был слишком неуклюж и робок, чтобы дать ей это понять. А Митту казалось, что все женщины рождаются дурами, а с возрастом становятся только глупее.
Альда, жена Сириоля, была хуже всех. Митт решил, что ему следовало бы радоваться, что его мать не тратит всех денег на аррис, как Альда. Та обычно была слишком пьяной, чтобы торговать рыбой, которую вылавливали Сириоль, Хам и Митт. Она сидела на бочке в углу палатки, а Лидда тупо стояла за горами рыбы, отдавая ее покупателям по слишком низкой цене. Это не давало Митту покоя.
Они в поте лица до полуночи вытаскивали сети под холодным дождем, а какая-нибудь домоправительница богатого торговца или щеголь из дворца только тыкали пальцем в гору ароматных снетков — и Лидда покорно снижала цену вдвое! Это было нечестно. Те, кому по карману было заплатить полную цену, всегда покупали по дешевке. Но так уж было заведено в Холанде.
Наконец Митту стала невыносима покорная бесхребетность Лидды. Если уж продавать рыбу дешево, то по крайней мере продавать достойным людям. Он оттер Лидду в сторону и попробовал продавать рыбу сам.
— Харл... харл... хорошая пикша! Годится даже для графа — а отдается за грош! — Когда люди стали останавливаться и изумленно таращиться на него, Митт схватил пикшу и начал ею размахивать. — Харл... хорошая рыба. Ну же, покупайте! Графская рыба вас не слопает — это вы ее съедите. А вот граф... то есть я хочу сказать краф... то есть краб. Кто хочет свежего графа на ужин?
Это было страшно весело — а рыба продавалась отлично.
После этого рыбу всегда продавал Митт. Лидда ее только взвешивала и заворачивала, а ее мать сидела на своем бочонке, смеялась словам Митта и дышала на покупателей перегаром. Митт очень уставал. Руки у него были все в цыпках и мелких порезах от рыбьей чешуи, зимой и летом, но дело того стоило — хотя бы потому, что он мог выкрикивать гадости про графа.
— Поосторожнее, Митт, — говорил Сириоль, когда слышал, как Митт зазывает покупателей.
Однако он не запрещал Митту торговать.
Ведь вокруг их палатки всегда толпились смеющиеся покупатели. Даже дворцовые лакеи хихикали, когда делали покупки.
А однажды, как только «Цветок Холанда» вышел из гавани и никто не мог их услышать, Сириоль спросил Митта, не хочет ли он вступить в общество «Вольных холандцев». Митт был потрясен.
— Мне надо подумать, — ответил он.
И следующим утром он не пошел продавать рыбу, чтобы успеть домой и спросить Мильду о том, что ему делать, пока она не ушла на работу.
— Я ведь не могу вступить, правда? — спросил он. — После того, что они сделали с папой?
Но Мильда кружилась по комнате, и юбки у нее надувались, серьги раскачивались, а ямочка на щеке так и играла.
— Вот твой шанс! — воскликнула она.— Разве ты не видишь, Митт? Вот твой шанс наконец с ними поквитаться.
— О да, — отозвался Митт. — Наверное. Так Митт стал вольным холандцем, и это оказалось ужасно весело. Поначалу ему просто нравилось быть посвященным в тайну — и иметь свою собственную тайну насчет мести за отца, о которой никто, кроме него, не знал.
Митт молча ухмылялся обеим своим тайнам, стоя за рулем «Цветка Холанда», и кружившие у него над головой звезды, казалось, искрились от смеха.
— А, заткнись, он нам пригодится, — сказал . Сириоль Хаму, когда Хам попробовал протестовать. — Кого заинтересует парнишка, который похож на всех остальных парнишек? Люди считают, что парнишки не в счет. Посмотри, что ему сходит с рук, когда он продает рыбу. Он в большей безопасности, чем мы.
Доставка сообщений для вольных холандцев стала для Митта настоящим блаженством. Он наслаждался, незаметно пробираясь по людным улицам. Как хорошо быть маленьким и неприметным и обманывать солдат и шпионов Харчада! Он тщательно запоминал послание и ускользал, продав всю рыбу. Он смешивался с толпой на улице, глазел на драку в переулке, болтался возле казарм, перебрасываясь шутками с солдатами, — и оставался вне подозрений. И больше всего он забавлялся, попадая в облаву, когда солдаты перекрывали оба конца улицы и допрашивали всех подряд.
Харчад довольно часто отдавал приказ устраивать такие проверки, не только для того, чтобы ловить революционеров, но и чтобы держать народ в страхе. В напряженной тишине, которую нарушал только стук солдатских сапог, его люди обходили одного прохожего за другим, обыскивая сумки и карманы и спрашивая каждого, что он делает на этой улице. Митт с удовольствием выдумывал себе какое-нибудь дело. И ему очень нравилось называть свое имя. Как великолепно было иметь самое распространенное имя в Холанде! Говоря совершенную правду, Митт мог назваться Алхамом Алхамсоном, Хамом Хамсоном, Хаммитом Хаммитсоном и Миттом Миттсоном или соединить эти имена так, как ему заблагорассудится. А в долгие скучные часы в море он забавлялся тем, что придумывал новые способы обмануть людей Харчада.
Единственное, что не нравилось Митту в обществе «Вольных холандцев», — это собрания. Он никак не мог взять в толк, зачем они нужны. Когда новизна прошла, он начал зевать на собраниях до слез. Обычно вольные холандцы собирались у кого-нибудь на чердаке или в сарае, часто даже без свечи, и Сириоль начинал говорить о тирании и угнетении. Потом Дидео заявлял, что вожди будущего придут снизу. Снизу чего? Митт не мог этого понять. Кто-то заводил длинную историю о несправедливости Хадда, потом еще кто-то начинал шепотом рассказывать всякие ужасы о Харчаде. И рано или поздно Хам принимался стучать кулаком по столу и говорить:
— Мы смотрим на Север, вот что! Пусть Север покажет себя!
Когда Хам сказал это в первый раз, Митта пробрала дрожь возбуждения. Он знал, что Хама за такие слова могут арестовать. Но Хам повторял их так часто, что они потеряли для Митта всякий смысл. Вскоре он уже приходил на собрания только затем, чтобы поспать. В последнее время ему все никак не удавалось выспаться.
Митт чувствовал, что так не годится. Если он собирается отомстить вольным холандцам, ему нужно знать, что они замышляют.
— Что они все-таки делают? — спросил он как-то у Мильды. — Сплошное смотрение на Север, перешептывание о Харчаде или тирании и все такое. К чему все это?
Мильда нервно осмотрелась.
— Тише! Они собираются устроить мятеж или восстание... Я надеюсь.
— Что-то они с этим не спешат, — недовольно сказал Митт.— Они вообще никаких планов не строят. Вот хорошо бы ты сама побывала на их собрании и попробовала сама разобраться.