Book.

А правительство принимало свои меры предосторожности. Ряд департаментов перекочевал под землю. Пустые переходы и заброшенные платформы станций «Даун-стрит» и «Доувер-стрит» были возвращены к жизни, а множество помещений и коридоров, соединенных со станциями «Гайд-парк-корнер», «Найтсбридж» и «Холборн», стали частью потаенного мира, который управлял войной. Галерея «Тейт» хранила большую часть своей коллекции на закрытых станциях линий «Пиккадилли» и «Центральная». Коллекция мрамора лорда Элджина была спущена в тоннель под Олдвичем. Пятимильный участок «Центральной» между станциями «Лейтонстоун» и «Гэнтс-хилл» превратили в подземный завод, производивший запчасти для танков.

В первые месяцы войны налеты на Лондон были нечастыми и не слишком интенсивными, но к осени 1940 года они стали регулярными и затяжными. Паника гнала лондонцев вниз. Они спускались в метро с детьми, покупая билеты по полтора пенса, которые давали право входа на платформы. Если станция была переполнена, они садились в поезд и проезжали до следующей. Часть пассажиров прибывала на автомобилях и автобусах из отдаленных районов — к неудовольствию местных. «Рэйлуэй Газетт» сообщала, что «подавляющее большинство нарушителей порядка принадлежит к иным национальностям или по крайней мере к чужестранцам». Достоверность этой претензии сомнительна, но она показывает, насколько «чуждой» могла казаться «подземная раса». Разговоры о подземной жизни всегда вызывали зловещие ассоциации.

Люди приносили с собой шезлонги, пледы, зонтики, еду, причем некоторые запасались провиантом недели на две. Они устраивались надолго. В шесть вечера пассажирам поездов приходилось ступать между лежащими телами, а через два часа платформы были настолько переполнены, что пройти было невозможно. Дышать было практически нечем, поэтому многим приходилось время от времени подниматься наверх, чтобы глотнуть свежего воздуха. Дополнительной напастью стали комары, расплодившиеся в необычайном тепле. Когда заканчивалось движение поездов, электричество отключали, и часть людей перемещалась на пути. Другие лежали на ступенях эскалаторов.

Лондонцы спят на эскалаторах метро. 1940 г.

После спуска в метро на линии «Северная» скульптор Генри Мур вспоминал: «Никогда я не видел столько лежащих тел, даже тоннели были похожи на отверстия в моих скульптурах. Несмотря на напряженную атмосферу, я заметил, что люди соединяются в тесные группы, а пяточки спящих детей едва не задевают проходящие поезда… Я никогда не делал зарисовки непосредственно в метро. Это все равно, что рисовать в трюме корабля, перевозящего рабов».

Образ судна работорговцев весьма уместен. На рисунках Мура люди в метро выглядят как призраки во тьме, обескровленный груз человечества, беспомощные тени в мире, обратившемся против них.

Правительство и чиновники Лондонского транспортного управления скоро поняли, что бездействие не улучшит ситуацию. 79 станций были объявлены убежищами для гражданского населения; для тех, кто пользовался ими регулярно, выпустили сезонные билеты, были приняты элементарные санитарно-гигиенические меры. Установили деревянные койки, а после того как в них завелись насекомые, их заменили металлическими. Определили норму пространства: на шесть человек шесть футов платформы, причем три койки стояли вплотную к стене, еще три — на самой платформе. Были прочерчены белые полосы, ограничивавшие спальные зоны, — в 8 и 4 футах от края. Начала работать специальная команда тоннельных обходчиков, а вскоре организовали и службу питания. Было устроено 52 абонементных библиотечных пункта. Поставили сигаретные автоматы.

В некоторых убежищах выходили собственные газеты. Например, газета «Суисс-Коттеджер» предлагала себя «еженощным друзьям, временным пещерным жителям, товарищам по ночлегу, лунатикам, храпунам, болтунам и всем, кто обитает от заката до рассвета на станции „Суисс-Коттедж“ линии „Бейкерлоо“». Во втором номере можно прочитать следующий совет: «Вибрация от артобстрела и других причин ощущается гораздо меньше, если не прислоняться головой к стене».

Вероятно, сбылись худшие опасения властей: возник нижний мир. Еще один город под землей. Появилась подземная раса людей. И все-таки это был мир зловонный и нездоровый, поскольку десятки тысяч теснились в условиях, весьма мало пригодных для жизни. Он напоминал лондонские трущобы XIX века и вполне мог породить сообщество не менее зловещее и несчастное. Подземелья стали прочно ассоциироваться с грязью и отбросами.

Были и жертвы. При бомбежке станции «Трафальгар-сквер» погибло семь человек. При подобном инциденте на станции «Баундз-Грин» было 19 убитых. А в результате прямого попадания бомбы в станцию «Бэлем» простились с жизнью 64 человека. Один из выживших вспоминал, как услышал оглушительный грохот над головой, после чего на платформах сразу погас свет. Для подземных жителей это был настоящий кошмар: их окутала первобытная тьма. «Потом запахло газом, стали кричать дети, требуя свои противогазы. Я включил фонарь и, направив луч вверх, увидел, что с потолка потоками льется вода». Этому человеку удалось открыть аварийный люк. На его руках до сих пор видны рубцы в тех местах, куда вонзались ногти хватавшихся за него людей.

В подземный мир попадали и другие бомбы. Машинист поезда вспоминал: «Я побаивался тоннелей, — все время казалось, что в тоннель попадет бомба». Стрелочник со станции «Кингс-Кросс» вспоминал «жуткий порыв ветра. Стоя над рычагами, я закрыл руками уши. Помню только порыв ветра, а потом сразу — как очнулся, лежа на полу».

Подземный мир оживлял ужас потопа и пожара, издавна с ним связанный. Опаснее всего были тоннели под Темзой: если бы бомба разрушила свод тоннеля, речная вода стремительно заполнила бы половину системы метро. От «Шепердс-Буш» до «Ливерпуль-стрит», от «Хэммерсмит» до «Кингс-кросс» вода понеслась бы по тоннелям с чудовищной скоростью. Поэтому было сооружено 25 водных затворов, и некоторые из них сохранились до сих пор у въездов в особенно рискованные тоннели.

Прямое попадание получил только один тоннель: старый участок подземной дороги между «Стрэндом» и «Черинг-кросс» длиной в 200 ярдов, который моментально наполнился водой. К счастью, тоннель был предусмотрительно перекрыт с обоих концов бетонными заглушками.

Пошли в дело и храмовые крипты, и подземные склады. Два огромных подземных помещения в Ист-Энде — «Тилбери» под Коммершиал-роуд и «Приют Микки» под Степни — дали пристанище местному населению. «Приют Микки» был назван в честь горбатого карлика, оптика по профессии, который, демонстрируя исключительную энергию и организаторский талант, устроил бомбоубежище для 10 000 человек. Он был одним из королей подземного мира, чей талант проявился на фоне бездействия властей. Горожане взяли управление убежищем в свои руки. Администрация же фактически оставила их на произвол судьбы.

Осенью 1940 года бомбоубежище «Тилбери» описывалось как «сумрачное и грандиозное пещерное пространство» или как «обширное полутемное помещение, напоминающее собор». Очевидец сообщал, что «пол залит мочой… Здесь содержится несколько лошадей, и их экскременты смешиваются с человеческими… Это настоящая преисподняя. Это чудовищно, что люди принуждены жить в таких условиях». В этом подземелье находили приют обитатели Ист-Энда. Там не было место храбрости и героизму, там царили только нищета и смрад. «Тилбери» посетил и Генри Мур, записавший следующее: «Из выразительной полутьмы на переднем плане проступают ряды безвольно лежащих тел. Цепи свисают со старинных подъемных блоков…». Так могли выглядеть трущобы XIX века, запечатленные в гравюрах Гюстава Доре. Но у нищеты нет истории.