– Бог любит тебя, крошка! Ты чувствуешь мою любовь?
– Oh, Fucking God, – отвечает София между вспышками своих оргазмов.
Мне случалось призывать неведомых богов, чтобы облапошить идиотов, думает Бонфон. Как любой мужчина, я обманывал девушек, чтобы забраться к ним под юбку. А вот выдавать себя за Бога, чтобы трахнуть телку, – это со мной впервые.
Может, я теперь только так и могу?
Доктор, вы знаете, я импотент. У меня эрекция, только если партнерша считает меня Богом.
– Боже, ох, Боже мой, – стонет София.
– Давай, девочка моя, давай, – подбадривает Бонфон.
Теперь она сидит верхом, лампа светит ей в спину, светлые волосы развеваются, тяжелые груди подпрыгивают в его ладонях. Как он говорил на площадке? Наши сияющие тела сольются в едином экстазе с вечным светом иного мира! И вот сейчас вечный свет взрывается где-то под черепной коробкой, Бонфон успевает подумать – что же скажут боги, в которых он не верил? Зачтет ли Гермес принесенные жертвы? Удастся ли выкупить свою душу? И тут наконец видит великую Фата-Моргану, химеру, богиню вранья, богиню мошенничества и обмана. В светлом сиянии разметавшихся волос она скачет, как безумная наездница, он – ее конь, сотканный из лжи, из иллюзий, из пустоты, из сияющего света.
Божественный Стержень разряжается между ног Софии струей Божественной Мудрости. Еще, еще, стонет она. Бонфон хрипит и замирает, вцепившись в ее груди.
Плача от счастья, София гладит его по волосам, целует неподвижные губы. Еще один оргазм сотрясает ее тело, а потом она видит: Бог умер.
Сальваторе кладет букет цветов на свежий могильный холм.
– Напоследок он все-таки стал актером, – говорит Лоренцо.
– Это его и убило, – отвечает Сальваторе. – Слишком хорошо перевоплощался. Не смог вовремя остановиться.
– Да, – кивает Лоренцо, – всегда есть такое, что нельзя сыграть.
Двое мужчин молча идут по дорожке кладбища. Высокий, худой, тщедушный – и маленький, кругленький, пухлый. Прекрасная комическая пара.
– Он все-таки гениально придумал с Нортеном, – говорит Сальваторе.
– Но про кошачью голову – твоя ведь идея? А без этого ничего бы не вышло.
– Ага, – кивает Сальваторе. – Но Антонелла-то… крепкий орешек. Я думал, сбежит, а она доиграла все, что было положено по сценарию.
– Но с котом – лучшая сцена в ее карьере, – хихикает Лоренцо.
Сальваторе вздыхает:
– Я успел полюбить этого старика.
– У меня остались заготовки сценария, – говорит Лоренцо. – Можем обсудить.
– В другой раз, – отвечает Сальваторе.
Молча они выходят из ворот. Лоренцо садится за руль маленького «фиата», и через несколько минут они вливаются в сигналящий поток автомобилей.
– А знаешь, – говорит Лоренцо, – у меня есть отличная идея. Машины взбунтовались против людей и развязали войну.
– Это уже было. У Стэнли Кубрика, – отвечает Сальваторе, глядя в окно.
– Нет, по-другому. Не объявили войну, а захватили сознание людей. И используют их в качестве… живых батареек! И, чтобы вырабатывать энергию, люди должны совокупляться! Ты представляешь? Они лежат в таких кроватях, попарно, и трахаются друг с другом. Им кажется, что они живут полной, насыщенной жизнью. А на самом деле это сон, который навевает им машина!
– Глупости, – говорит Сальваторе. – Если они трахаются, у них и так все хорошо. Можно им никаких снов не навевать. Пусть просто трахаются. И получим порнофильм средней руки.
– Тогда наоборот. Никто не трахается, нет никаких машин. Зато есть чувак, который умеет проникать людям в сны, – и он их там убивает! Потому что, ну, сны и фантазии убивают нас.
– Ерунда, – говорит Сальваторе. – Мне вообще кажется: фильмы ужасов себя изжили. Посмотри, что снимают американцы. «Посейдон», «Ад в поднебесье», «Аэропорт»… будущее за фильмами катастроф.
– Хорошо, – радуется Лоренцо, – давай сделаем фильм катастроф. Скрестим «Посейдона» и «Ад в поднебесье». Или нет, «Аэропорт» и «Ад в поднебесье». Пусть самолет врежется в небоскреб и начнется пожар!
– А лучше – два самолета в два небоскреба, – мрачно говорит Сальваторе. – Извини, но никто не поверит в такую чушь.
– Хорошо, хорошо… давай тогда оставим фильмы катастроф. Давай снимем эротический фильм про… про Советский Союз. За железным занавесом тоже есть секс! В летних домиках, русских dachas, собираются дети партийной элиты и предаются групповому сексу, как на пляжах Калифорнии. Но их счастье недолго…
– Ради бога, Лоренцо, – говорит Сальваторе, – притормози чуть-чуть. Давай больше не будем сочинять сегодня сюжеты.
– Ну хорошо, – сдается Лоренцо, – сегодня не мой день.
– Что ты хочешь, – отвечает Сальваторе, – дурной день. Похороны великого человека как-никак.
(перебивает)
Вот, про великого человека… Один мой приятель в конце восьмидесятых работал в театре. Попал на гастроли в Европу. Первый раз в жизни вырвался из-за железного занавеса.
Был потрясен европейским изобилием. Шведский стол в отеле. Полные прилавки в магазинах. И главное – никаких очередей.
Он даже начал бояться, что потеряет московский навык добывания пищи.
Но однажды утром он все же увидел очередь. Люди стояли вдоль стены дома, голова очереди терялась за углом. По московской привычке приятель встал в хвост.
Очередь двигалась медленно. Иностранных языков приятель не знал. Спросить, что дают, не мог. Занять очередь и отойти – тоже. Минут через пятнадцать он заметил, что соседи на него косятся. Деликатно, но с удивлением. Тогда он обратил внимание, что все вокруг одеты консервативно. Можно даже сказать – строго. Костюмы. Смокинги. Закрытые платья.
Сам приятель носил рваные джинсы, нечесаные волосы до плеч и серьгу в ухе. Кроме того, у него не хватало нескольких передних зубов.
Очередь свернула за угол, и через пару минут приятель оказался внутри местной церкви. Горели свечи. Люди один за другим подходили к гробу. В гробу лежал седой, очень респектабельный джентльмен.
Деться было некуда. Когда подошла очередь, приятель пожал неподвижную руку. Поцеловал покойника в мертвый лоб. Смахнул театральную слезу и неспешно удалился.
– Местные меня, наверно, до сих пор вспоминают, – завершал он обычно свой рассказ. – Говорят: «Кто бы мог подумать, что покойный мистер О'Хара вел дела с ИРА! Как почему? Вы что, не видели? Они своего эмиссара прислали с ним проститься!»
«Боинг» выруливает на взлет, София смотрит в иллюминатор и думает: я видела смерть Бога, я спала с Богом и видела, как Он умер.
София – образованная девушка, она знает: Бог умирает, чтобы вновь воскреснуть. Она не сомневается: сейчас где-то на земле Бог рождается заново.