Да и зачем тебе это знать, напомнила я себе.
Хотя со временем мне становилось все труднее себя в этом убеждать.
Когда Генри обошел всех на кухне и вернулся с блюдом, на котором не осталось ни крошки, я сказала, неуверенно улыбнувшись:
— Мне пора спать.
— Вам спать?
— Да.
— Хорошо, хорошо.
— Хм... Сегодня вечером? «Вести»? — спросила я, стараясь говорить предельно просто.
— «Вести», да, — кивнул он.
Я положила руку ему на грудь:
— Вы такой сладкий.
— Сладкий? Э-э-э... Сахар?
— Да, как сахар, — рассмеялась я.
Генри накрыл ладонью мою руку, прижав ее к сердцу. Потом заглянул мне в глаза, и его ослепительная улыбка вдруг померкла. Он судорожно сглотнул. Казалось, ему хотелось подольше продлить мгновение. Он держал мою руку и мучительно перебирал в уме слова, отчаянно пытаясь найти то заветное, что я смогла бы понять...
Но так и не нашел.
Мне хотелось, чтобы Генри знал, что я не слепая и вижу, как он ко мне относится. Ведь каждая его улыбка, каждый жест свидетельствовали о том, что я ему не безразлична. И он тоже стал мне не безразличен, хотя я, как могла, этому сопротивлялась. У меня был только один способ рассказать ему о своих чувствах, ну а там будь что будет.
Я подошла к Генри вплотную и погладила по щеке. А он глядел мне в глаза и не мог наглядеться, будто это наша последняя встреча. Тогда я кивнула, и он коснулся губами моих губ.
Генри был до смерти напуган. Я чувствовала. Он боялся дотронуться до меня, боялся меня обнять, боялся пошевелиться. Возможно, он робел, потому что я принцесса, возможно, вообще никогда не целовался, но поцелуй получился на редкость трепетным.
Что мне даже понравилось.
Я прижалась к его губам, пытаясь дать ему понять, что все нормально и я не возражаю, чтобы меня обняли. И после секундного колебания Генри внял моему молчаливому призыву. Он бережно обнял меня, словно я хрупкая ваза, которая может разбиться, если сжать ее чуть посильнее. И поцелуи его были такими же бережными, что объяснялось, скорее, не страхом, а благоговением. Ощущение настолько неземное, что у меня закружилась голова и я отстранилась.
В глазах Генри плескалась затаенная боль, а на губах играла неуверенная улыбка.
— Мне надо идти, — повторила я, и он кивнул. — Спокойной ночи.
— Ночи, ночи.
Я шла медленно, чувствуя спиной его взгляд, но, оказавшись вне пределов видимости, перешла на бег. Странное смятение чувств и беспорядочные мысли. Почему меня так задело, когда Гаврил вцепился в Генри? Почему оставила Фокса, которого однозначно следовало отправить домой? Почему Кайл — о боже мой, Кайл! — не выходит у меня из головы?
И почему меня так страшат все эти вопросы?
Добравшись до своей комнаты, я упала на кровать. Похоже, я совсем запуталась. Да, я рассердилась на Гаврила, поднявшего эту тему, но меня действительно волновало, что я не могу толком объясниться с Генри, не могу сказать ему ничего личного. И действительно, что это за любовь через переводчика? Ведь, как ни крути, из всех кандидатов Генри был единственным, кому я могла довериться. С ним я чувствовала себя в безопасности, меня восхищала его страстная натура.
Но я не говорила по-фински. Что очень плохо.
В отчаянии я перекатилась на спину и ойкнула, когда что-то твердое уперлось мне в позвоночник. Оказалось, узел. Я забыла снять рубашку Генри.
Развязав узел, я, как это ни абсурдно, прижала рубашку к лицу. Ну конечно. Ну конечно, от нее пахло корицей, медом и ванилью. Ну конечно, от нее пахло десертом.
Глупый свендейский пекарь со своими глупыми специями.
Вот что заставило меня потерять голову!
Вот почему любовь — это страшная штука. Она делает вас слабыми.
А в мире нет никого могущественнее меня.
За завтраком меня поразило сразу несколько моментов. Во-первых, я заметила, что Генри пытается просветить Эрика насчет событий вчерашнего вечера. Я поняла это по тому, как взгляд Эрика метался между мной и Генри. И Эрик, похоже, успокаивал Генри. А я-то, глупая, не сомневалась, что Генри будет на седьмом небе от счастья. Ведь за все время Отбора он был вторым человеком, которому я подарила поцелуй. Но нет, Генри явно был не в себе.
Сидевший напротив Генри Кайл удивленно переводил глаза с Генри на Эрика и обратно, но, не зная языка, не мог уловить суть. Он медленно поглощал пищу, не вмешиваясь в разговор.
А еще я заметила, что Кейден пытается привлечь мое внимание. Он помахал мне рукой и кивнул в сторону двери. Я одними губами произнесла слово «потом» и постаралась не обращать внимания на столь откровенное нарушение этикета.
Но хуже всего было то, что мама с папой украдкой бросали на меня тревожные взгляды. Родителей наверняка мучил вопрос, как много мне известно о бунтовщиках.
Я откашлялась и громко спросила:
— Ну и как я справилась вчера вечером?
Папино лицо моментально просветлело.
— Идлин, я приятно удивлен. Даже не верится, что тебе удалось так здорово собраться после столь тяжелой недели. Ты на редкость великодушно обошлась с Генри, что очень мило с твоей стороны. И я счастлив видеть, что кое-кто из них, возможно... тебе приглянулся. Что вселяет в меня надежду.
— Ну, поживем — увидим, — увильнула я от прямого ответа. — Но я обещала тебе три месяца и, думаю, за это время сумею определиться.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — отозвался папа с таким видом, словно на миг окунулся в мир воспоминаний. — Спасибо.
— Не стоит благодарности. — Глядя на его милую задумчивую улыбку, я со всей очевидностью поняла, как важен для него успех нашего мероприятия. — Скажи, а ты расстроишься, если Отбор закончится безрезультатно?
— Нет, дорогая. Уж я точно не расстроюсь. — Он сделал едва заметный акцент на слове «я», и меня вдруг кольнуло чувство беспокойства.
А что будет, если к концу Отбора я так и останусь одинокой? На урегулирование последствий отмены каст и подавление назревающего восстания трех месяцев однозначно не хватит. На самом деле даже эти две недели пролетели, как одно мгновение.
Значит, всего этого явно недостаточно.
И тут до меня неожиданно дошло, что родители оберегают меня от любых треволнений. Они опасались, что если я вдруг осознаю тщетность своих усилий, то брошу это дело. Но если такое случится, то у нас вообще не останется выхода.
— Не волнуйся, папочка. — Я накрыла его руку своей. — Все образуется.
Папа нежно сжал мою руку:
— Ты совершенно права, дорогая. — Тяжело вздохнув, он принялся за свой кофе. — Кстати, я собирался тебе сообщить, что проверка личности кандидатов закончена. Если бы мы потрудились сделать пару звонков до начала Отбора, то уже давно знали бы, что у Бурка отмечались вспышки агрессии, а на Джека поступала жалоба от девочки из его школы на неподобающее поведение. Мы также выяснили, что Ин сторонится людей. Не уверен, что это может служить поводом для отправки его домой, и все же за ним нужен глаз да глаз.