– Да, в общем-то, ничего, но могло быть и лучше. Главное – почище. Да и местный народ встречает неласково, нет цветов, оркестра, теплоты и дружелюбия…
– Ну, ничего, скоро вернешься в Читу, там тебе будет и дружелюбие, и взаимопонимание, – ухмыльнулся Сбитнев, а затем обратился к нам и подмигнул ехидно. – Надеялись поехать в полк, домой, пить шампанское? Готовы?
– Неужели уже в Кабул? – спросил недоверчиво Недорозий.
– Домой пойдем, но только чуть позже. Ты, Серега, настоящей прелести войны еще не ощутил! Словно турист поездил на БМП да чуток в грязи повалялся. Теперь твой турпоход переходит в новую фазу, оценишь новые острые ощущения. Идем в горы в район Ниджараба. Это рядом, совсем рядом. Горы невысокие, пустяшные. Чуть выше тысячи метров. Прикрываем с высоты ущелье, а в кишлаках будут работать десантники.
– Ни хрена себе! – крякнул Острогин. – Новый год в горах, в снегу! Бр-р-р! Я, как южный человек, протестую! Я не выдержу. Сколько издевательств, и сразу все одновременно! И подрыв, и заснеженные горы!
– Ладно, Серега! Помни мою доброту! Живи! Останешься с техникой – следить за старым техником! Чтоб не запил! А я, так и быть, покомандую твоим взводом, – сказал ротный.
– Хороший каламбур! Он мне уже нравится так же, как и твоя идея! – обрадовался Острогин. – Мысленно я буду с вами! Ночами не буду спать! За вас, страдальцев, буду переживать.
– Во, гад! Уже издеваться начинает. А как первый взвод без него? Заскучают! – возмутился я. – Может, я вместо Сереги броней порулю. Я еще ни разу не сачковал, все время на себе кого-нибудь тащу да за бездельников взводных работаю. И за замполитов батальона. Тоже сачки!
– Не переломись, Ник! – похлопал меня по спине Острогин успокаивающе. – Мы тебе памятник при жизни поставим и стихи посвятим, а если что с тобой случится, то и песню о тебе, павшем герое, сложим.
– Дурацкие шутки в сторону, – оборвал нас ротный. – Солдатам обязательно взять спальные мешки и теплые вещи. В горах ночью будет дикий холод, смотрите – вон все вершины в снегу. Итак! Я – с первым взводом, замполит – со своим взводом.
– Не со своим, а со вторым, – поправил я Сбитнева. – Я не командир этого взвода. Я за замполита батальона нынче…
– Хорошо, пусть будет не со своим – а со вторым. Это дела не меняет. Недорозий шагает с родным третьим на отдельную задачу, а гранатометчики идут тоже со мной. Пулеметы раздаю по взводам. Радуйтесь моей щедрости! Повторяю: занимаем всего три высоты.
– Радуемся, радуемся, – воскликнул я. – Щедрость великого и могучего султана безгранична!
– Ага! Идем от предгорья и до задачи пешком. Вертушек не будет. И нам дают миномет, – завершил постановку задач Сбитнев.
– О-о-о, боль наша невероятна, грусть наша безмерна. Надеюсь, мины несут сами минометчики? – осторожно интересуюсь.
– Нет, мины несет пехота! Но только до моей задачи. Оставляют их вместе с пулеметными лентами, дальше чапают налегке, все дальше, и дальше, и дальше. Радуйтесь!
Недорозий не умеет радоваться, а Остроге все равно. Доволен я один.
– Радуюсь!..
– Ник, теперь хватит радоваться. Иди к замполиту полка и не вздумай сказать, что командуешь взводом. А то нажалуешься, а мне втык будет за это.
– О-о! Этого мне только не хватало – к замполиту… Заряжаться энтузиазмом и интузазизмом. Воодушевляться и потом воодушевлять. Наполниться бредом по самое горло и затем излить его на вас, канальи.
– Иди, иди. Да поскорей возвращайся. А то без обеда останешься, – напутствовал Острогин меня как старший товарищ…
Погода портилась. Моросил мерзкий мелкий-мелкий дождь, похожий на мокрый туман. Всепроникающая сырость ухудшила настроение. Богом забытые места. И что мы тут забыли?
Пока я дошел до своей роты, тактическая обстановка резко изменилась. Машины вновь заревели двигателями. Получен приказ на срочное выдвижение из долины. С таким трудом входили в «зеленку», и вот запросто уходим. А куда?
Вышли к аэродрому в базовый лагерь к дивизионным тылам. Задачу поставили такую, что в животе похолодело: батальону занять не низкие сопки, а господствующие высоты в районе Ниджераба. Эти горы покрыты снегом, температура порядка минус десять (а то и ниже), сильнейший, пронизывающий ветер. Может, задача всего на день? Ведь до Нового года осталось всего ничего. Есть совесть у командования или нет?
Совести у командования не было! Рота поднималась выше и выше, снег становился все глубже и глубже. Меня Сбитнев отправил на самый верх, самая удаленная задача! Невезуха продолжалась. Холод на вершине стоял собачий. Какие могут быть «духи» в такую погоду в промерзших горах?
Мы разбили лагерь, вырыли в снегу лежки, окружив их собранными на хребте камнями. Выставил три круглосуточных поста: у одного поста – я, у другого – замкомвзвода Дубино, у третьего – сержант Полканов.
Мокрый снег и ветер. Вокруг ни черта не видно. Холодно! Бр-р-р! Сутки прошли в наблюдении за заснеженными окрестностями и дрожании от холода. Все сырое: одежда, обувь, тело. Днем пришел новый гнусный приказ: сидеть на задачах и не двигаться, затаиться, вести себя спокойно на точках и никуда не двигаться. А нам и не хочется в такой собачий холод лазить по горам. Весь день я пролежал в бушлате на снегу, глядя в небо, и понемногу мерз. В небесах – сумрачно, по сторонам – белым-бело. Ну и хорошо, что в Новый год сидим, а не бродим по горам.
Рассматриваю, как другим везет: в долине стоит броня, люди суетятся, костры горят и им гораздо теплее и веселее. А мы, словно действующие лица комедии ошибок и парадоксов, – центр Азии, где люди от жары умирают, а мы тут от холода дубеем. Для этого ведь Сибирь и Якутия существуют!
К ночи похолодало сильнее, однако тучи разогнало ветром, и небосвод стал огромным и звездным. Мириады звезд еще больше подчеркивали ничтожность и быстротечность существования человека, тем более на войне. Время ползло к полуночи. В тылах народ активизировался: костры загорелись ярче, люди-человеки быстрее замельтешили у техники, из долины послышались звуки радио через «колокол» клубной машины, и вдруг ударили кремлевские куранты!
В небо, к звездам понеслись трассы пулеметного и автоматного огня, артиллеристы повесили «люстры» – осветительные снаряды и мины, кто-то выстрелил из орудия, кто-то бахнул из БМП. Окрестности озарились свечением от ракет и стрелкового огня. Над всеми задачами, где расположились наши роты, тоже началась стрельба. Долбанул в небо и я очередью, выпустив целый магазин. Солдаты стреляли сидя, лежа, а пулеметчик стоя рассекал очередями из ПК черную бездну и громко матерился. Трассы пуль разрисовали черное небо. Бойцы кричали «ура!» – и подбрасывали шапки. Комбат по связи начал ругаться, хотя только что его обслуга тоже палила очередями. Конечно, ему там в «кунге» хорошо, тепло и уютно, а тут одна радость – трассеры в небо пустить.
Над Баграмом и Кабулом небо также было в огнях. Мы в горах стрелять закончили быстро, патроны экономили, а вот внизу успокоились не сразу. Минут пятнадцать то там, то там снова и снова стреляли. Я лег в спальник, продырявил баночку с яблочным соком и выпил за наступивший Новый год. Вот она, романтика…