– Ну, это вы загнули, – скептически усмехнулась Аделаида Семеновна. – Да, бывают исключения, когда за решеткой оказываются люди достойные. Но им предъявляют политические обвинения. А за идейные разногласия с действующей властью в России испокон веков сидеть было престижно.
Развивать щекотливую тему я не стала. Спорить не хотелось, а согласиться я не могла. Оставалось лишь думать про себя: «Посмотрела бы я на тебя, Аделаида Семеновна, если бы тебя обвинили в том, чего ты не совершала. Тогда бы небось по-другому бы запела».
– Может, подробности расскажете? – попросила Вероника. – Жуть как интересно про вора послушать. Он что же, снова в баню лез?
– Снова. Я сама удивилась, когда его силуэт на дорожке заприметила. Ну, думаю, наглец. Один раз с рук сошло, он решил повторить подвиг, – принялась рассказывать я.
– Совсем домушники распоясались. Скоро уж в одну и ту же квартиру раз в неделю, как на работу, лазать начнут, – возмутилась вероломством преступника Аделаида Семеновна.
– И не говорите! Совсем люди страх потеряли. А все оттого, что безнаказанность кругом процветает, – принялась поддакивать Вероника. – Вот поймали бы этого негодяя, да в тюрьму. Тогда и другим неповадно было бы. И рост преступности снизился бы.
– Вы дальше слушать-то будете, или я пойду? – перебила я Веронику.
– Конечно, рассказывайте, – потребовала Аделаида Семеновна.
– Я возле окна в гостиной сидела. Наблюдала за входом в баню. Два дня ничего подозрительного не происходило. А на третий день моего дежурства у окна, то есть сегодня, я и заприметила фигуру в маскировочном комбинезоне. Двигался он осторожно. Все время по сторонам оглядывался. А когда до двери добрался, осторожность потерял. Банную дверь ни с дороги, ни из окон вашего, Аделаида Семеновна, дома не видно. Только из окна гостиной. Вор, наверное, решил, что и ваша, и соседняя дачи пусты. Короче, только он хотел в баню проникнуть, как я шум подняла. Окно распахнула, про полицию кричать начала. Окружайте, мол, его. На этот раз он, мол, от нас не уйдет. Ну, или что-то в этом роде. Специально я не запоминала. Вор сначала замешкался, а потом припустил бежать, только треск ломающегося кустарника слышен был, – живописала я результаты своего труда.
Вместо похвалы Аделаида Семеновна всплеснула руками и запричитала:
– Кусты ломались, говорите? Это не те ли, что я в позапрошлом году за баней высадила? И этот вандал уничтожил их?
– Да не переживайте вы так, Аделаида Семеновна, – принялась успокаивать соседку Вероника. – Подумаешь, кусты. Да мы с вами осенью еще лучше высадим. Какой-нибудь жасмин или барбарис, например.
– Жасмин?! Барбарис?! – голос Аделаиды Семеновны взлетел к небесам. – Да знаете ли вы, невежественное вы создание, что за кусты растут вдоль моей бани? Это же «Форсайтия»! Кустарник-первоцвет. Он зацветает задолго до того, как на других деревьях и кустах листья проклевываться начинают. А как он бесподобно цветет! Вы хоть раз видели? Можете не отвечать. И так ясно, что не видели. Представьте себе стену из лимонного цвета колокольчиков. Только не одиночных цветочков, а бесконечного множества цветов на каждой веточке. Представили? Так вот, помножьте это на сто – и только тогда поймете, какую красоту загубил сегодня этот вандал!
– Быть может, не все так плохо, – вставила я свое слово. – Вы ведь не ходили туда, следовательно, не видели масштаба трагедии. Быть может, он и не поломал ничего. Или совсем немного. Обрежете сломанные ветки, а на следующий год новые нарастут. Лучше прежних.
– Может, и так. Только вот я в этом сильно сомневаюсь, – покачала головой Аделаида Семеновна. – Ладно, пойду. Спасибо вам, Татьяна, за помощь. Считайте, что я ваша должница. Не уезжайте, не попрощавшись.
И Аделаида Семеновна пошла к своей машине. Мы с Вероникой оставались на крыльце до тех пор, пока авто соседки не въехало в гараж на ее участке. Понаблюдав через забор за тем, как Аделаида Семеновна паркует машину, мы прошли в гостиную Вероникиного дома.
– Да, неудобно получилось с этими кустами, – проговорила я.
– И я тоже хороша. «Не переживайте. Новые посадим». Лучше бы молчала, – поддакнула Вероника.
– Кто ж знал, что у нее даже трава на газоне, и та «голубых кровей»? – резонно заметила я.
– Каких кровей? – не поняла Вероника.
– Аристократических. «Голубых», значит, – повторила я.
– Так у растений же вообще крови нет, Ну, в лучшем случае зеленая, – возразила Вероника.
– Надо же, а я и не в курсе. Спасибо, что просветили, – улыбнулась я, поняв, что до нее не дошел иносказательный смысл моих слов.
– Так это вы в шутку? А я-то думаю, откуда в кустах кровь и почему она непременно голубая? А вы на аристократов среди растений намекали, – радостно произнесла Вероника.
Сравнение растений с представителями дворянства так развеселило ее, что она принялась хохотать во все горло. Как бы странно это ни звучало, но сам смех у нее был жутко смешной. Как в игрушке советской эпохи. «Мешок смеха» называлась. Нажимаешь на кнопочку, и из мешка хохот льется. То мужской, то женский, то детский. Не хочешь, а следом рассмеешься. И мы, как две сумасшедшие, стояли посреди гостиной и хохотали в голос. Постепенно желание смеяться утихло, и мы смогли заняться текущими делами. Вероника принялась готовить обед. Я продолжила собирать вещи. Остаться на даче еще на неделю я так и не согласилась, и Веронике ничего не оставалось делать, как пообещать доставить меня в соседнее село на железнодорожную станцию. Вездесущий Интернет сообщил, что ближайший поезд на Тарасов отходит от этой станции в шесть пятнадцать вечера. Вероника заявила, что до станции добираться не больше двадцати минут. Как раз успеем пообедать перед дальней дорогой.
В кухне все шкворчало и кипело. Запахи по округе разносились восхитительные. Так как хозяйка из меня никудышная, я ушла на крыльцо, чтобы не мешать Веронике творить кулинарные шедевры. Прихватив уже знакомые журналы по архитектуре, я лениво листала их, разглядывая фасады больших и маленьких зданий. На середине этого занятия я увидела, как распахнулась калитка и в нее непривычно быстро влетела Аделаида Семеновна. Даже не потрудившись прикрыть ее за собой, она неслась по тропинке к крыльцу. Лицо ее выражало ужас. Рот открывался, но звука слышно не было. Ее состояние невольно передалось и мне. Я поднялась со ступеней, отложила в сторону журнал и ждала, что же она мне скажет.
Аделаида Семеновна добежала-таки до крыльца и начала несвязно бормотать, одновременно пытаясь справиться с одышкой:
– Там! Он! Ужас!
– Что? Кто? Где? – волнуясь, вторила я ей. – Да что у вас стряслось? Скажите, наконец!
– Там! В бане! Мужчина! – выдала соседка.
– Что? Опять? Ну, ни стыда ни совести у людей! Я ж его всего три часа назад выгнала, – возмутилась я и решительно заявила: – Пойдемте туда, я с ним разберусь.
– Угу, пойдем. Только разобраться вряд ли удастся, – прислоняясь к перилам, заявила Аделаида Семеновна. – Мне кажется, он того, умер.