Когда он смеется, я испытываю облегчение.

– И никакой связующей нити между вами нет? – уточняет он.

– Я перерезала ее в апреле, – отвечаю я.

– Так о каком багаже речь? – спрашивает он.

Я снова испытываю неловкость, начиная сожалеть, что вообще завела этот разговор.

– Ты спросил, почему мы уехали.

– То есть багаж тяжелый? – предполагает он.

Я плотно сжимаю губы, медленно выпуская воздух сквозь ноздри.

– Да.

– Тогда ты должна рассказать мне. Это будет еще одним свидетельством прогресса.

Он произносит это так спокойно, что я почти сворачиваюсь в клубок, испытывая желание положить голову ему на колени. Вместо этого я сжимаю пальцы, спрятав их в одеяле.

– Мы переехали из-за Лори.

Стивен не отвечает, а только наклоняется ближе, слушая.

– Мой брат не такой, как все.

И опять – ничего. Гость не моргает, не двигается, только слушает. Когда я молчу, он, видимо, понимает, что мне что-то нужно. Он кивает.

– Этой весной шестеро подонков из моей школы избили его. – У меня начинает дрожать голос. Я не помню, когда я в последний раз говорила о случившемся. – Бейсбольная дедовщина, говорили они. Скорее уж – преступление на почве нетерпимости.

У меня начинает кружиться голова, подкатывает дурнота, и я сажусь прямо.

– А его сильно избили?

– Сломанная челюсть, сломанная ключица, сломанные ребра, сломанная рука. – Я цепляюсь за край кровати. – У них были биты.

Я слышу, как он резко втягивает воздух.

– Он пролежал в больнице несколько недель, – продолжаю я.

– Наверное, это было ужасно, – произносит Стивен.

– Да. Но учитывая, что это у Лори были переломаны все кости, он перенес это лучше, чем все мы. Он всегда был заводилой в нашей семье. Но мама и папа разошлись. Папа не смог смириться с тем, что Лори особенный, но… никто из нас не ожидал того, что папа сделал потом. Он винил Лори в том, что на него напали, без умолку говорил о том, что Лори, должно быть, сам их спровоцировал, уверял, что это «хорошие мальчики», и мы не должны подавать на них в суд. Маму это привело в бешенство.

– Я предполагал, что твои родители в разводе, – промолвил Стивен. – Вы ведь переехали сюда с одной только мамой.

– Они как раз проходят все формальности, необходимые для развода, – объясняю я. – Папина семья консервативная, хотя он всегда уверял, что он самый либеральный из них. Мы редко общались с родственниками по папиной линии. Похоже, его либеральности хватило только до первых трудностей.

Стивен качает головой.

– Мне очень жаль…

– Дело не только в отце, – говорю я. – Люди вообще не знали, как относиться к этой истории. Мои друзья начали странно себя вести – даже те, кому действительно было до меня дело. Уверена, что в этом есть доля и моей вины, но я была разгневана. Уже никому не могла верить. – Я поднимаю на него глаза. – И порой мне кажется, что я до сих пор не знаю – как верить.

– Это мне понятно.

– Вот что я пытаюсь сказать: последние четыре месяца я училась быть в одиночестве, избегать окружающего мира, ненавидеть практически любого, кто хотя бы покосился на меня. Но когда я с тобой, я больше не хочу быть таким человеком.

– Спасибо, – тихо говорит Стивен.

Якорь боли, который я таскала за собой по Манхэттену, высвобождается и тонет в прошлом, где, как я надеюсь, он будет покоиться с миром. Стивен знает. Он знает и он все еще здесь. Я хочу смеяться и плакать. Но еще больше я хочу другого. Я придвигаюсь к нему поближе. Он не двигается. Я смотрю на его губы, взглядом прослеживая их форму.

Я закрываю глаза и быстро наклоняюсь вперед. Я ощущаю его дыхание на лице, но внезапно я уже больше не наклоняюсь. Я падаю. Приземляюсь лицом вниз рядом с кроватью, и в нос мне ударяет знакомый запах кондиционера для белья. Запутавшись в ткани, я переворачиваюсь. Стивен наклоняется надо мной, широко раскрыв глаза. Я смотрю на него. У меня в горле ком. Стивен явно уклонился, когда я попыталась его поцеловать.

Щеки у меня горят, но кровь стынет от унижения.

«Какая же я идиотка. Нельзя так торопиться…»

Я быстро-быстро моргаю, чтобы не заплакать, но слезы пощипывают в уголках глаз. Я хочу плакать, потому что мне стало легче: наконец-то я смогла поговорить о Лори с кем-то добрым. Я хочу плакать, потому что мальчик, который мне нравится, не захотел меня поцеловать. Я хочу плакать, потому что я в большом городе и мне одиноко.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он.

Я не могу покачать головой или кивнуть. Я вообще боюсь двигаться. Паралич – единственное, что отделяет меня от полного коллапса.

– Прости, Элизабет, но я должен идти. – Он все еще склоняется надо мной, его руки уперлись в кровать по обе стороны от меня. – Ты не виновата в том, что так произошло.

Он смотрит на меня так, что у меня перехватывает дыхание. Не закрывая глаз, он наклоняется ко мне. Потом его губы касаются моих, легкие, как перышко.

Я все еще чувствую его поцелуй – словно мои губы пронзил электрический разряд, – но Стивен уже выходит из комнаты.

Я лежу и слушаю, как открывается и закрывается дверь. Стивен уходит. Я все еще лежу, когда мне приходит в голову мысль: я понятия не имею, что он имел в виду.

Глава седьмая

Я понимаю, что мне все труднее и труднее целиком сконцентрироваться, когда я рядом с ней. Если я слишком занят этой девушкой – заботой о ней, мыслями о ней, – я забываю о своем теле. Я исчезаю в моих мыслях о ней.

Прежде я не испытывал таких проблем. Забывать о моей собственной истории так долго, чтобы стать частью чьей-то другой истории, – такого соблазна у меня никогда не было. С моими родителями я всегда знал, что происходит. Каждый эпизод нашего с ними взаимодействия был неотрывно связан с тем, кем я являюсь. Все наши разговоры, в той или иной степени, оказывались посвященными мне. Но с Элизабет я теряю эту связь. Мои мысли освобождаются, и я могу думать только о ней. Но если мои мысли заходят слишком далеко, то мое тело, оставленное без присмотра, теряет способность прикасаться, удерживать, оставаться.

Мне придется научиться осознавать ее присутствие и в то же самое время не забывать о собственном присутствии.

Этот опыт для меня совсем новый. Подозреваю, что остальные называют его любовью.

Я возвращаюсь в ее квартиру через час – после того как мне снова удалось сфокусироваться и отрепетировать концентрацию.

К счастью, она впускает меня. К счастью, ее брата и матери все еще нет дома.

Элизабет явно вымещала гнев и смущение на коробках. Ее кожа поблескивает от испарины, а комната являет собой хаос: горы коробок и разбросанных вещей.