— У меня в голове появляется такое особенное чувство, и я сразу понимаю, что вот-вот родится сон. Понимаете, сны являются, когда им угодно, и их нельзя ни остановить, ни отложить. Поэтому я говорю мамочке, и мы идем наверх, в мой будуар, и там мамочка устраивает меня на специальной кушетке, которую сделал мне мистер Хитри. Потом мамочка запускает грезограф, катушка начинает крутиться, мамочка на цыпочках уходит, и под тихое жужжание я мирно засыпаю… И тогда приходит сон и увлекает меня…
Крестоманси не стал ничего записывать, как мистер Разумберг или газетчики. Он не кивал, чтобы подбодрить ее, как мистер Разумберг. Он просто отрешенно смотрел на море. Кэрол подумала, что он мог бы, по крайней мере, велеть тем детям в бассейне вести себя потише. Визг и плеск был такой громкий, что Кэрол приходилось почти кричать. Она решила, что Крестоманси ведет себя ужасно невнимательно и неделикатно, однако продолжала рассказывать:
— Я уже научилась не бояться и идти туда, куда поведет меня сон. Это словно путешествие, полное приключений и открытий…
— А когда это происходит? — совершенно бесцеремонно перебил ее Крестоманси. — Ночью?
— Когда угодно, — пожала плечами Кэрол. — Если сон уже готов, я и днем могу лечь на кушетку и поспать.
— Надо же, как удобно, — промурлыкал Крестоманси. — То есть во время, скажем, скучного урока вы можете поднять руку и сказать: «Извините, пожалуйста, мне надо выйти и увидеть сон»? И что, вас отпускают домой?
— Мне, пожалуй, следовало объяснить, — ответила Кэрол, которой стоило немалых усилий сохранять достоинство, — что мамочка устроила мне домашнее обучение и поэтому я могу видеть сны когда угодно. Это словно путешествие, полное приключений и открытий, — иногда в подземных пещерах, иногда в заоблачных дворцах…
— Да-да. А как долго вы видите сон? Шесть часов? Десять минут? — снова перебил ее Крестоманси.
— Примерно полчаса, — ответила Кэрол. — Иногда в облаках или, быть может, в пучинах южных морей… Я никогда не знаю заранее, куда отправлюсь и кого встречу в пути…
— Так вы за полчаса заканчиваете целый сон? — еще раз перебил ее Крестоманси.
— Конечно нет. Некоторые мои сны длятся более трех часов! — сказала Кэрол. — А люди, которых я встречаю, — о, они такие необыкновенные и чудесные…
— Итак, вы видите свои сны в получасовых отрывках, — подвел итог Крестоманси. — И я полагаю, что вам приходится продолжать сон с того самого места, на котором прервался предыдущий получасовой отрывок.
— Само собой разумеется, — фыркнула Кэрол. — Вам ведь, наверное, уже говорили, что я могу управлять своими снами. А лучше всего у меня получается видеть сны равными кусками по полчаса. Будьте так добры, прекратите постоянно меня перебивать, я ведь стараюсь как можно лучше все вам рассказать!
Крестоманси отвернулся от моря и поглядел на нее. Он был явно удивлен.
— Моя дорогая юная леди, вы вовсе не стараетесь рассказать мне все как можно лучше. Видите ли, я тоже читаю газеты. Вы пытаетесь всучить мне тот же вздор, что и «Таймс», и «Кройдонской газете», и «Народному ежемесячнику», и, несомненно, бедняге Разумбергу. Вы говорите, что сны приходят к вам, когда им угодно, но строго по полчаса каждый день, и что вы никогда не знаете, куда отправитесь и что произойдет, но прекрасно умеете управлять своими снами. Ведь все это сразу не может быть правдой, вам не кажется?
Кэрол стала двигать браслеты на руке туда-сюда, стараясь успокоиться. Это оказалось нелегко, потому что солнце было ужасно жаркое, а визг, доносившийся из бассейна, — ужасно громкий. Кэрол всерьез задумалась, а не уволить ли Мелвилла и не сделать ли из Крестоманси злодея в следующем сне, и тут вспомнила, что следующего сна запросто может и не быть, если Крестоманси не придет ей на помощь.
— Я вас не понимаю, — заявила она.
— Что ж, тогда перейдем к разговору о самих снах, — рассудил Крестоманси. Он указал с террасы вниз, на голубую-голубую воду в бассейне. — Вот моя воспитанница Дженет. Это та светловолосая девочка, которую все остальные как раз сталкивают с трамплина. Она любит ваши сны. Она приобрела все девяносто девять, хотя, боюсь, Джулия и мальчики относятся к этому весьма презрительно. Они говорят, что ваши сны — сплошная слезливая муть и вечно одно и то же.
Разумеется, Кэрол была глубоко обижена тем, что ее сны называют слезливой мутью, но она сочла за лучшее этого не высказывать. Она снисходительно улыбнулась фонтану брызг, в котором скрылась Дженет.
— Дженет надеется, что, когда мы завершим нашу беседу, у нее будет возможность познакомиться с вами, — сообщил Крестоманси.
Кэрол улыбнулась еще шире. Она обожала знакомиться с поклонниками.
— Когда я узнал, что вы приедете, — добавил Крестоманси, — я попросил у Дженет вашу дорожную подушечку самой последней модели.
Улыбка Кэрол стала несколько уже. Людям вроде Крестоманси ее сны вряд ли понравятся.
— Мне понравилось, — признался Крестоманси.
Улыбка Кэрол стала шире. Отлично!
— Но знаете ли, Джулия и мальчики правы, — продолжал Крестоманси. — Ваши хеппи-энды действительно весьма слезливы и пошловаты, и всегда происходит одно и то же.
При этих словах улыбка Кэрол снова заметно сузилась.
— Однако в целом сны невероятно динамичны, — заметил Крестоманси. — Много действия и очень много народу. Эти толпы мне нравятся — в рекламе вашей продукции это называется «тысячеликая труппа», — однако, честно говоря, декорации у вас, на мой взгляд, не слишком убедительны. Арабский антураж в девяносто седьмом сне просто ужасен, даже если сделать скидку на юные лета автора. С другой стороны, ярмарочная площадь в последнем сне несет на себе отпечаток подлинного дарования.
К этому времени улыбка Кэрол становилась то узкой, то широкой с такой частотой, что куда там дублинским улочкам. И поэтому ее едва не застало врасплох, когда Крестоманси вдруг сказал:
— И хотя вы сами в своих снах никогда не появляетесь, многие ваши персонажи кочуют из сна в сон — в разных обличьях, разумеется. Я насчитал примерно пять-шесть актеров на главных ролях.
Это было слишком близко к тому, о чем Кэрол не говорила даже мамочке. И едва ли такое приходило в голову газетчикам.
— Но таковы законы снов, — покачала головой Кэрол. — Я же всего лишь око…
— Да-да, это вы говорили репортерам «Гардиан», — подтвердил Крестоманси. — Если именно это они имели в виду под мудреным словом «Окка». Теперь я понимаю, что это, скорее всего, была опечатка.
Вид у него стал совсем отрешенный — к большому облегчению Кэрол, потому что Крестоманси, по всей видимости, не замечал, как она расстроена.
— А теперь, — продолжил он, — я полагаю, вам пора поспать, а я посмотрю, почему ваш сотый сон настолько не заладился, что вы решили его не видеть.
— Да нет же, все было как надо! — запротестовала Кэрол. — Просто сон не приснился…