Book.

Она нежно обняла каждого и выбежала из комнаты, бормоча:

— Ячменный отвар с лимоном, через полчаса жаропонижающее, потом глазные капли…

Тонино отодвинул чашку с какао:

— Боюсь, меня укачает в поезде.

Так оно и оказалось. Хорошо еще, что, когда молодой человек, исполнявший обязанности секретаря Крестоманси, привез их на станцию, Муру удалось занять отдельное купе. Тонино забился в уголок прокуренной клетушки и, до отказа опустив окно, замер, прижав к губам платок. Нет, его не стошнило, но он все бледнел и бледнел, пока Мур не перестал верить своим глазам, потому что живой человек так побледнеть не может.

— И что, тебе всю дорогу от самой Италии было так плохо? — спросил ошеломленный Мур.

— Даже хуже, — промямлил Тонино сквозь платок и стал отчаянно сглатывать.

Мур знал, что должен проявить сочувствие. Его и самого страшно укачивало, но только в машине. Однако, вместо того чтобы пожалеть Тонино, он даже и не знал, что чувствовать — превосходство или раздражение по поводу того, что Тонино опять было хуже, чем ему.

По крайней мере, это означало, что разговаривать с Тонино не придется.

Далвич был приятным местечком немного к югу от Лондона, в котором, как выяснилось сразу после того, как поезд отошел от перрона, дул сильный ветер, гнувший деревья, так что свежего воздуха оказалось хоть отбавляй. Тонино вдохнул полной грудью, и его лицо начало понемногу приобретать прежний оттенок.

— Путешественник из него хуже некуда, — с симпатией заметил Мордехай Робертс, сопровождая их к такси, которое ждало неподалеку от станции.

Этот Мордехай Робертс всегда представлял для Мура загадку. У него были светлые, почти белые кудри и кожа кофейного цвета, и выглядел он куда большим иностранцем, чем Тонино, но говорил при этом на превосходном и вовсе не иностранном английском. К тому же его английский выдавал в нем человека образованного, что тоже было загадкой, поскольку Мур всегда думал — это как-то само собой подразумевалось, — что мистер Робертс просто слуга, которого наняли ухаживать за Габриэлем де Виттом, когда он ушел в отставку. Но при этом мистер Робертс, судя по всему, и сам прекрасно умел колдовать. Когда они забрались в такси, он посмотрел на Мура с упреком и сказал:

— Ты ведь знаешь, существует несколько сотен заклинаний против укачивания.

— А мне казалось, я сделал так, чтобы его не укачивало, — смущенно ответил Мур.

С ним вечно так было: никогда не знаешь, когда колдуешь, а когда нет. Но на самом деле Мура смутило то, что он прекрасно понимал: если он и правда наложил на Тонино заклятие, то вовсе не ради Тонино. Мур терпеть не мог, когда людей при нем тошнило. Опять то же самое — добрые дела ради недобрых, эгоистичных целей. При таких условиях он определенно вот-вот превратится в злого колдуна.

Габриэль де Витт жил в большом современном доме с большими окнами и металлическим коньком крыши по последней моде. Дом стоял среди деревьев на новом шоссе, за которым из окон открывался вид на деревню.

Мисс Розали распахнула перед ними чистобелую парадную дверь и пригласила войти. Это была смешная маленькая женщина с заметной проседью в черных волосах, всегда и неизменно носившая серые кружевные перчатки. Мисс Розали тоже представляла для Мура загадку. Под серым кружевом ее левой перчатки поблескивало массивное золотое обручальное кольцо, а это, как думал Мур, должно означать, что мисс Розали замужем за мистером Робертсом, но при этом ее все равно приходилось называть мисс Розали. И еще она вела себя будто ведьма. Однако ведьмой она не была. Захлопнув входную дверь, мисс Розали сделала несколько резких пассов, словно налагая охранные чары. А на самом деле чары наложил мистер Робертс.

— Идите наверх, мальчики, — велела мисс Розали. — Сегодня я оставила его в постели. Так взвинтил себя перед встречей с юным Антонио, что ему худо стало. Очень ему не терпится поглядеть на необычную магию. Сюда, пожалуйста.

Они пошли вслед за мисс Розали по лестнице, покрытой толстым ковром, и оказались в просторной солнечной спальне. На больших окнах трепетали белые занавески. Все крутом было белое: стены, ковер, постель со взбитыми белыми подушками и белым покрывалом, букет ландышей на столике у кровати — и такое чистенькое, словно в комнате никто не жил.

— А, Эрик Чант и Антонио Монтана! — сказал Габриэль де Витт из груды подушек. Его высокий суховатый голос звучал напряженно и нетерпеливо. — Рад вас видеть. Подойдите и садитесь, чтобы мне было вас видно.

По обеим сторонам кровати стояли простые белые стулья. Тонино с донельзя перепуганным видом бочком присел на ближний. Мур его прекрасно понимал. Обходя кровать и устраиваясь на втором стуле, он подумал, что комната такая белая, наверное, для того, чтобы Габриэля де Витта можно было разглядеть. Габриэль был настолько худ и бледен, что на фоне обычных цветов совершенно бы потерялся. Белые волосы сливались с белизной подушки. Щеки так запали, что под высоким белым лбом и резкими скулами образовались темные впадины. Из-подо лба взволнованно глядели два пронзительных глаза. Мур старался не смотреть на треугольник белых завитков на груди, который виднелся в вырезе белой ночной сорочки под заострившимся подбородком Габриэля. Почему-то мальчику казалось, что это неприлично.

Но самым ужасным, как подумалось Муру, пока он садился, был висевший в воздухе запах болезни и старости и то, что, несмотря на всю эту белизну, повсюду таилась тьма. В углах было как-то серо и сумеречно. Мур не сводил глаз с узких, оплетенных вздутыми венами рук Габриэля, сложенных на белом покрывале, рук настоящего чародея, — потому что во всей комнате если и было что-то нормальное, так это они, — и от души надеялся, что визит не затянется.

— Ну что ж, юный Антонио, — начал Габриэль (его бледные губы так пересохли, что Мур не мог на это смотреть). — Я слышал, что волшебство у тебя получается лучше всего, если ты используешь чужие заклятия.

Тонино робко покивал:

— Думаю, да, сэр.

Мур все глядел на неподвижно лежащие руки Габриэля и готовился к беседе о теории магии на добрый час. Однако, к его удивлению, разговор о непонятном продлился едва ли минут пять.

— В таком случае, — сказал наконец Габриэль, — я, с твоего позволения, проделаю небольшой эксперимент. Очень небольшой и совсем простой. Как ты видишь, я сегодня чувствую себя нехорошо. Мне бы хотелось посредством слабого колдовства попробовать сесть, но я полагаю, что без твоей помощи мне это не удастся. Согласишься ли ты мне поспособствовать?

— Конечно, — ответил Тонино. — А подойдет ли… подойдет ли для этого заклинание силы? Мне придется петь, если вы позволите, поскольку в Каса Монтана колдуют именно так…

— Разумеется, — заверил его Габриэль. — Как только ты будешь готов.

Тонино откинул голову и запел — к удивлению Мура, очень мило и мелодично и, кажется, по-латыни, — а руки Габриэля еле заметно зашевелились на покрывале. Когда песня окончилась, подушки вокруг Габриэля вспухли пышной грудой, которая подпихнула старика в спину и усадила его. А потом подушки подтолкнули его еще чуть-чуть и слегка опали, и Габриэль уселся сам по себе, совершенно устойчиво.