Министр продовольствия Прокопович успел до эмиграции поработать в Комитете помощи голодающим Поволжья. Но в историю он вошел главным образом благодаря упоминанию в поэме Маяковского «Хорошо». Хоть чем-то потомкам запомнился. Чего, например, нельзя сказать про министра труда Груздева – единственного рабочего в правительстве. В 1931 году его осудят по процессу меньшевиков. Дальнейшая его судьба неизвестна. Ненадолго его пережил и министр юстиции Малянтович.
Продолжать перечисление можно бесконечно. Суть явления от этого не меняется. Разные биографии и примерно похожие судьбы. Объединяет их работа в правительстве Керенского и ответственность за крах исторической России. Жалости к ним у меня нет. Скорее, горькое разочарование оттого, что в момент тяжелого исторического испытания у руля страны оказались совершенно не готовые к подобной деятельности люди. Они готовы были отложить «на потом» любой важнейший вопрос, а потом долго удивляться: почему же все так скверно в державе родной?
Вспомнить хотя бы эпопею с земельной реформой. О ее необходимости в России не говорил только ленивый. Готовились приступить к процессу министры всех четырех составов Временного правительства. И каков итог? Сначала откладывали потому, что предстоящие мероприятия в сфере земельных отношений требовали серьезной проработки деталей. Потом так же неожиданно, как снег в декабре, выяснилось, что подготовительные работы встречают значительные затруднения из-за недостаточности, противоречивости, а порой и отсутствия необходимых данных. Во всем виновато, ясное дело, проклятое самодержавие, которое не озаботилось подготовить реформаторам условия работы. Наконец, господа министры пришли к четкому пониманию того, что для решения земельного вопроса требуется время, а в этой непростой для Временного правительства ситуации его нет. Поэтому и отложили вопрос в сторону.
Конечно, так поступать можно. И Сталин, бывало, откладывал решение множества вопросов. Зачастую даже принципиальных. Разница лишь в том, что при Иосифе Виссарионовиче как-то не наблюдалось широкого крестьянского движения, и радикализации широких народных слоев в условиях революционного времени не было. Поэтому условный товарищ Каганович мог не нестись сломя голову, а спокойно все взвесить. У Временного правительства такой возможности не было. Но кто в этом виноват? На большевиков ведь все неприятности не спишешь. Молчат защитники Керенского, нечего им сказать.
Тогда скажу я. Только исключительной неадекватностью можно считать шествие по жизни с девизом «Будет Учредительное собрание, и оно все решит» в условиях полной вседозволенности и беспредела. Да, захваты частных земель и разгромы помещичьих имений совершались при подстрекательстве левых партий. Но это половина правды. Вторая состоит в том, что было полнейшее попустительство, а иной раз и пассивное участие в этом самого правительства. За это кто должен отвечать? Великий поэт Пушкин или господа министры?
Именно в эпоху Временного правительства начал уничтожаться институт частной собственности, бывший мощным экономическим стимулом развития государства.
А в ответ на бесконечные погромы Керенский сотоварищи издавали грозные циркуляры губернским комиссарам с предписанием немедленно указать крестьянам на незаконность действий. С таким же успехом могли бы экономить бумагу. Никакой реальной власти для того, чтобы остановить постоянное нарушение закона, у правительства не было. Но это еще полбеды. Самое страшное заключалось в том, что Керенский, стремясь завоевать любовь крестьян, фактически закрывал глаза на творившуюся сплошь и рядом откровенную уголовщину, хоть и под политическими лозунгами. Больше того: он регулярно призывал частных землевладельцев к миру и согласию в деревне.
Результат такой политики был закономерным: в стране начался стихийный захват частных земель. Уничтожались помещичьи хозяйства, вырубались леса и сады, сжигались хутора. Пока правительство поправляло свои крахмальные манжеты, решение земельного вопроса методом толпы привело к подрыву производительных сил в стране и не на одно десятилетие задержало развитие сельскохозяйственного производства. И сегодня, когда мы совершенно справедливо обвиняем сталинскую коллективизацию в подрыве традиционного русского крестьянства, давайте не будем забывать о том, кто начал это издевательство над русской деревней.
Хорошо, скажут мне, но давайте тогда не будем забывать и про условия, в которых вынуждено было работать Временное правительство. Очень сложно решать социально-экономические вопросы во время войны. Так и на этом трудности опять же не заканчиваются. После решения о роспуске сейма серьезно осложнились отношения с финнами. Для полноты ощущений накалилась обстановка в Туркестане. Там местный совет сместил командующего округом, установил контроль за почтой, телеграфом и казначейством, а Временному правительству пришлось восстанавливать свою власть силой. Может, потому и не сильно виноваты министры. Время действительно очень сложное было.
С этим я не спорю. Эпоха выдалась на редкость неудачная. Как и всегда у либералов. Им все время не везет в России с народом, с обстоятельствами и с менталитетом. Примем это как данность. Но давайте представим себе следующую ситуацию. Сентябрь 1919 года. Добровольческая армия генерала Деникина крушит Красную армию и рвется к Москве. Под стенами древнего Кремля уже планируют парад, символизирующий окончание русской смуты. В том самом Кремле работает ленинское правительство. Сложно большевикам – судьба революции решается. Ленин понимает: нужны экстренные меры. Троцкий спит не больше трех часов в день. Параллельно нужно заниматься экономикой, да еще сотни важных вопросов решать. А может быть, бросить это все и сказать по примеру прошлого правительства: сложное время у нас, потом как-нибудь решим? Потомки, глядишь, не осудят.
Но нет, идет абсолютная мобилизация всего партийного актива. Указы и директивы следуют безостановочно. Осень 1919 года – ключевой момент русской революции. Умри, но цели своей достигни. Большевики так и будут поступать. Линия фронта сначала выравнивается, а потом начинается отступление армии Деникина, которое чем дальше, тем больше будет похоже на бегство. Этот позор будет еще долго в эмиграции преследовать ветеранов Корниловского, Дроздовского и Марковского полков. Одновременно решаются сотни других вопросов, например трудовой повинности.
Декретами, принятыми Совнаркомом, запрещались самовольный переход на новую работу и прогулы, устанавливалась суровая трудовая дисциплина на предприятиях. Широко распространилась также система неоплачиваемого труда в выходные. В момент тяжелейших испытаний, когда судьба революции была под угрозой, большевики успевали думать еще и про экономику. И не просто думать, а принимать решительные меры. Да, они в первую очередь нужны были для победы в войне. А значит, ситуация с Временным правительством почти зеркальная. Отсюда вопрос: кто мешал Керенскому поступать так же?
Мне скажут, что большевикам было проще: у них не было контрреволюционного подполья. Их власть никто не раскачивал в Москве и Петрограде – только враги на фронте. Согласимся, но с одной важной оговоркой. Уже не было подполья. Ликвидировали и сомнениями не мучились. Большевики создали Всероссийскую чрезвычайную комиссию, которая ретиво взялась за силовую поддержку новой власти. Да, действуя зачастую чудовищными методами вроде расстрела заложников. Но Ленин хорошо понимал: власть обязана быть жесткой, а если требуется – то и жестокой. Революция вообще иной не бывает, ее в белых перчатках не делают. И пример абсолютного безволия был у большевиков перед глазами. Немеркнущий свет немощи Керенского стал путеводной звездой для ВЧК. Каждый мог вспомнить, что происходило в стране всего лишь несколько месяцев назад, и сделать для себя правильные выводы. Даже дополнительные инструкции не требовались. За советом к Дзержинскому можно не обращаться – все и так предельно ясно. В этом и состоит принципиальная разница между решительностью и немощью.