Дежа вю | Страница: 24

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Только перешагнув порог, она вдруг вспомнила, что вечером должна помогать матери и никак не может встретиться с Олегом.

Отчаяние захлестнуло ее, и она непременно кинулась бы вслед за ним, но в прихожую уже выскочила мать и прошипела яростно:

– Благодари бога, что отец еще спит! Если он узнает…

Какая глупая угроза! Привычное возмущение прошло стороной, и Алька не стала выяснять, почему, собственно, она должна ходить на цырлах перед алкашом и мерзавцем.

Вместо этого она в изнеможении прислонилась к обшарпанным обоям, не зная, как выразить свое счастье и страшась его бесконечной силы.

Вглядевшись в ее лицо, мать удивленно клацнула челюстью.

– Ты пила, что ли?

– Не-а.

– Что было-то? С кем ты была?

– С ним. Все было, мамочка.

– С кем это с ним?! Вот отец бы проснулся, а? А ты дома не ночуешь! Что бы я ему сказала, а? Тебе семнадцати нет! Ты о чем же думаешь?

Алька обняла мать так крепко, что та замолчала.

– Мамочка, я тебя так люблю!

– Ну-ка, дыхни, – спустя мгновение опомнилась мать и цепким взглядом оглядела припухшие губы, осоловелые глаза, впавшие щеки с нездоровым румянцем.

Алька послушно дыхнула.

Из ванной выскочила Вероника.

– Где шлялась, потаскушка? – весело поинтересовалась она.

Алька нежно погрозила ей кулаком.

– Язык оторву, – шепотом пообещала мать.

– Ну, папа же ее так называет, – усмехнулась Вероника. – Рассказывай давай, у кого ночевала?

– У подружки, – счастливо засмеялась Алька.

– Не ври! У тебя нету подружек. Нового хахаля нашла, да?

– Девочки, марш в школу! И не смейте обсуждать это по дороге.

Мать исчезла в кухне, бормоча любимую присказку «вот отец-то узнает!»

Алька в тот день сбежала с уроков и несколько часов бродила в роще, гадая, влюбилась ли она на самом деле или это только кажется. То и дело она косилась на свою грудь, придирчиво высматривая изменения, касалась зацелованных губ, разглядывала, выворачивая шею, едва заметный след его пылкости у себя на плече.

– Одуреть можно! – повторяла вслух и вскидывала голову к небу, мечтая обнять облака, и прислонялась щекой к березам, желая осыпать ласками каждый листочек.

А люди? Какие чудесные люди живут в Бердске, поняла она, выбравшись из рощи и одолев несколько кварталов до вокзала. Там Алька заучила наизусть расписание электричек и, пока шла к дому, с выражением бормотала его под нос, будто поэму.

То, что случилось вечером, она запомнила надолго со смешанным чувством стыда и ликования.

Олег не дождался ее во дворе, точное время встречи они не оговаривали, и, немного поразмышляв, он решил зайти к ней. Знакомство с родителями его не пугало, наоборот, лучше сразу поставить все точки над «i», а не прятаться по кустам. Конечно, о серьезных отношениях никакой речи пока быть не может. Ну, не жениться же ему на ней, в самом-то деле! Однако представиться он просто обязан.

Проконсультировавшись у старушек возле подъезда, Олег направился в указанную квартиру. На лестнице его едва не сбила с ног смуглая девчонка лет пятнадцати, странным образом похожая на Альку. Вслед девчонке понеслось сверху:

– Сбежала сучка! Боится! Все вы меня боитесь, и правильно! Куда?! Я тебе, сопля, покажу свиданки, я тебе устрою, твою мать, траходром!

Что-то загремело, посыпалась посуда, потом входная дверь захлопнулась. Пока Олег поднимался выше, он слышал лишь невнятные ругательства и сдавленный плач.

Вначале он все-таки проявил вежливость. Постучал в приоткрытую обшарпанную дверь, извинился, еще раз постучал. Никакого беспокойства он не испытывал, только неловкость. Мало ли, как у людей принято выяснять отношения? Может, им это удовольствие доставляет?..

Но, дождавшись невнятного ответа и войдя, Олег понял, что никаким удовольствием тут даже не пахнет, а вся квартира пронизана унижением и страхом перед невысоким мужичонкой в трениках, от которого разит перегаром. Мужичонка, покачиваясь, стоял в коридоре и грозил кулаком худой, седоватой женщине. В глазах женщины были слезы.

– Вот потаскуха, твое воспитание! Вырастила проститутку! На гулянку ей, видите ли, приспичило! Научила, старая жопа, ноги раздвигать направо-налево!

При виде Олега в глазах мужика плеснулось изумление.

В этот момент из кухни выглянула Алька. Она ахнула и испуганно прикрыла ладошкой рот.

– Уходи, – опомнившись, она подбежала и сильно толкнула его в грудь, – уходи, ты что, не видишь?

– А… – протянул между тем мужичонка, – вот и клиент пожаловал. Чего? Невтерпеж тебе?

Алька развернула к нему перекошенное ненавистью лицо.

– Заткнись! Заткнись, слышишь? Старый козел!

И снова повернулась к Олегу:

– Уходи. Убирайся!

Он не умел ненавидеть. Тогда еще не умел. Конечно, для своего отца он тоже мог подобрать кучу эпитетов. Но до ненависти было далеко. Непонимание, брезгливое равнодушие, может быть, даже гадливость – вот что испытывал Олег к собственному отцу. А тот отвечал презрением и бессильной яростью, давно потеряв терпение от странного упрямства сына, который никак не хотел становиться похожим на него. Но даже выясняя отношения на повышенных тонах, ни один из них не опускался до грязных ругательств. А уж пьяным Морозов-старший не появлялся дома никогда, для его деятельности нужна была трезвая голова.

Поэтому сейчас, стоя в коридоре Алькиной квартиры, Олег не знал, как себя вести. Никакого опыта подобных ситуаций у него не было, но каким-то чутьем он сразу постиг, что уйти сейчас – значит потерять ее навсегда.

Отодвинув Альку, яростно шипевшую, что это «не его дело!», он взял за грудки мужичонку и потащил в комнату. Тот матерился и беспорядочно молотил кулаками.

– Что вы делаете? – взвизгивала Алькина мать. – Вы с ума сошли! Я сейчас милицию вызову! – И, уже дочери: – Да где ты его взяла, такого смелого?!

Плечом придерживая дверь, в которую колотился Алькин отец, Олег приказал ей:

– Собирайся, пошли.

И она подчинилась.

…Поздно ночью Алька всхлипывала у него на плече.

– Пойду еще раз позвоню, ладно?

– Ты звонила пять минут назад, – напомнил Олег.

– Тебе все равно, а вдруг он мать избил? Он теперь знаешь, какой злой! Вообще нам жизни не даст!

– Разве это жизнь? – сонно пошутил он.

Алька долго лежала без сна. Она то грызла подушку, дрожа от стыда за нищету, униженность, матерщину, то плакала от благодарности к мужчине, который не побоялся решительно прекратить это для нее.