Они снова говорили. Обо всем – даже прошлого не боялись. Вот так мимоходом, в случайной какой-то реплике Олега выяснился псевдоним, под которым он писал свои «были», и Тина снова принялась хохотать.
– Жаров?! Жаров?!
Он насупился в притворной обиде и заявил, что пусть она сначала почитает, а потом уже смеется. Тина чмокнула его в нос и призналась, что давным-давно прочитала все. Просто так. Не зная, что Жаров – это Морозов. Псевдоним, значит, от противного? Это ее еще больше развеселило.
Олег удивился несказанно.
– Я думал, тебе даже газеты читать некогда.
– Нет, погоди, Морозов, если честно, ты меня просто поражаешь! Рассказы потрясающие, но я бы ни за что не догадалась, что это ты написал. Там же все… ммм… не твое.
– Значит, я тоже изменился, – не вдаваясь в подробности, резюмировал он.
Точно. Так и есть. Изменилось все – и он, и она, и мир за окнами вагона. Впрочем, сами вагоны за тринадцать лет тоже изменились. Вместо заскорузлого коврика в коридоре лежала свеженькая, стильная дорожка, табло над туалетом сдержанно оповещало «занято» или «свободно», в тамбуре было тепло и даже как-то уютно, а пепельницы блестели девственной чистотой. Про купе и говорить нечего. Проводница рассказывала, что в некоторых имеются телевизоры, компьютерные игры и выход в Интернет. Знай себе, бабки плати и будешь весь в шоколаде.
Хоть с этим было ясно.
Тот факт, что оба они оказались в СВ, позволил избежать осторожных расспросов на животрепещущую тему финансовых возможностей. К тому же, Олег кое-что знал об этой стороне ее жизни. Может, это было не так уж важно, но все-таки он вздыхал с облегчением, понимая, что сейчас ей не приходится считать копейки до зарплаты.
А с другой стороны, Олег чувствовал, что за свою независимость она платит сполна. И острое, необъяснимое ощущение какого-то надлома в ней поднимало в душе холодную ярость, ненависть к себе самому.
Почему?
Он не хотел разбираться в собственном мире. А в ее – не мог. Прежняя роль, роль созерцателя, внимательного и бесстрастного, роль, в которой было уютно и безопасно, удавалась ему нелегко. Но – удавалась. Потому что он играл и старался для себя самого.
Игра кончилась. Внезапно и окончательно, не дав возможности придумать нового героя, написать текст, выбрать характер, приглядеться к партнерам.
Она – женщина из прошлого, оказавшегося вдруг настоящим, – выманила его с маскарада, вынудила стать самим собой. Он не знал, нравится это ему или нет, но знал: то, что случилось – уже не изменишь. И менять не хочется. Потому что они вдвоем, и ее волосы так замечательно пахнут, и ее дыхание на его груди, и можно поверить, что бывают чудеса.
И он поверил.
И она поверила. Прыгнула без оглядки в сказочное, бездонное море; лишь предупреждение, словно таймер обратного отсчета «всего один только день!» оставила на краю сознания, как оставляют на берегу одежду. Потом, конечно, придется натягивать платье, застегивать пуговицы, обуваться и отводить глаза от прозрачной глубины, уже недоступной.
Но это – потом.
Среди ночи она проснулась оттого, что какой-то безжалостный негодяй ломал ей руку. Негодяем оказался Морозов, мерно сопевший, лежа на ее локте. Тина решительно сдвинула его голову.
– Я все вижу, – неожиданно бодрым голосом предупредил он. – Пытаешься от меня избавиться?
– Ты мне руку отдавил! – сообщила она, завозилась, капризничая, и вдруг сказала: – Я голодная.
– Я тоже, – не понял он, сосредоточенно изучая географию ее тела.
Она хихикнула, кокетливо хлопнув его по плечу.
– Да не в том смысле!
Олег встрепенулся.
– Что, правда? На самом деле?
Она не просто хотела есть. Она была голодна, как стадо бизонов. Или кого там? Тигров, акул, кашалотов – вместе взятых. Морозов с интересом наблюдал, как стремительно исчезают со стола его запасы.
А через пять минут она уже сладко посапывала, привалясь к его плечу. Морозов не знал, что предпринять в первую очередь – уложить обжору, убрать грязную посуду или пойти повеситься, потому что больше всего на свете ему захотелось вдруг, чтобы это повторялось каждую ночь.
«Правда, тогда я, наверное, разорюсь на еду», – подумал он.
Как ни странно, ему удалось быстро заснуть, хотя он вознамерился пролежать до утра, слушая, как пыхтит она рядом, по-детски округлив рот.
Проснулся он от ощущения, что на него смотрят. Морозов не любил, когда его разглядывают во сне, и сейчас приготовил сердитую отповедь любопытствующим, и даже рот открыл раньше, чем глаза. Во рту немедленно оказался бутерброд. То есть, Олег только потом понял, что это бутерброд, а сначала рассердился пуще прежнего и замычал, яростно тряся головой.
– Это вместо благодарности?
Веселые, как солнце в листве, глаза сияли над ним.
– Какой благодарности? Что за шуточки с утра пораньше? – проворчал он, вернув ей бутерброд. – Я еще зубы не чистил, морду не мыл, не оделся, не побрился, не…
– Влюбился, – подсказала Тина.
– Что?
– Это я для рифмы, – пояснила она, – вставай, я завтрак добыла и, между прочим, кофе настоящий!
Олег взялся напяливать штаны, но все время промахивался и продолжал бубнить недовольно:
– Хотел бы я знать, почему этот поезд так трясется! За что деньги плочены?
– Вообще-то сейчас остановка.
– Да? У каждого столба тормозят! Где мое полотенце, а? И рубашки нет!
Тина, пряча улыбку, протянула ему все, что требовалось.
– А паста?
– Держи!
– А тапочки? – свел он брови.
– Белые? – уточнила она.
Олег обиженно прогудел, что никто в этой жизни его не понимает. Тогда Тина решила, что с нее хватит и надо его поцеловать. Он был колючий и капризный. И сопротивлялся!
Когда ему удалось вырваться, он молодецки шлепнул ее по заднице и пошел умываться.
В коридоре Морозов запел. Проснулся, улыбнулась Тина.
Ели они молча. Она – соскучившись за тринадцать лет по завтракам, он – обдумывая, есть ли шанс задержать поезд суток на несколько. Лучше, конечно, лет на пятьдесят, но это совсем из области фантастики.
– Пойдем покурим.
– Пойдем.
Сначала она шла сзади, лаская глазами тяжелый затылок. Но вот – не оборачиваясь, он выбросил назад руку, нашел ее пальцы, потянул и прижал, и так они засеменили по тесному коридору.
– Почему ты остался в Сибири?
– Не знаю. Так вышло. Мне было все равно. Он недоговаривал. Он ведь что-то хотел рассказать ей, вспомнила сейчас Тина.