Я решаю задержаться еще немного на работе. В конце концов, я не успел перед редколлегией посмотреть макеты, которые наверстали мои дизайнеры, смешная парочка по имени Паша и Маша. Надо глянуть – я же им завтра утром должен буду сказать, что переделать. Переделывать им всегда приходится – ну нету у ребят настоящего картиночного чутья, той легкости, без которой глянцевые макеты не делаются. Да, посижу еще часок здесь. В Интернет слазаю, почту проверю…
Приняв это решение, я иду на кухню за кофе. Никто в офисе не понимает моей страсти к той странной бурде, что производит общественная кофеварка. У нас в редакции есть нормальная, хорошая кофеварка, в которой получается отличный эспрессо, и все ею пользуются. Но только не я. Мне нравится бурда – с молоком. Я ее так и называю – «бурда» и пью просто литрами. Ну должны же быть у человека свои причуды?
Я наливаю кофе в свою личную чашку, на которой написано «House vs God» – то есть «Хаус против Бога». Мне ее подарил Михалыч потому, что мне очень нравится сериал про циничного диагноста доктора Хауса, а там был эпизод, когда он соревновался с Богом – кто больше жизней спасет. Мне как-то болезненно-странно, что чашка тут, у меня в руках, а Михалыча больше нет. Это неправильно и чертовски обидно.
В офисе пусто, и ничто не мешает мне закурить прямо здесь, на кухне. Я держу в одной руке кружку, а другой сую в зубы сигарету и щелкаю зажигалкой, чтобы прикурить. Ничего сложного в этой операции нет – я проделываю ее по многу раз на дню…
– Влад? Могу я с тобой поговорить?
Черт! Ее голос звучит за моей спиной так неожиданно, что я роняю кружку. Как этой женщине удается так внезапно появляться, словно из пустоты? Ради бога, она же на каблуках – как может женщина бесшумно ходить на каблуках?!
Моя любимая кружка разбита вдребезги, кофе разлился по кафельному полу противной бежевой лужей. Черт, и на джинсы попало… Гадость какая!
Я понимаю, что ругаюсь вслух.
Марина сначала неподвижно стоит в дверях кухни, а потом делает шаг вперед, протягивая мне бумажные салфетки. Я принимаю это «подношение» и на секунду касаюсь ее пальцев. У нее очень красивые пальцы – длинные, тонкие, округлые ногти покрашены бесцветным лаком. Руки прохладные, что очень странно в такой теплый летний день, но неожиданно приятно.
Она делает шаг назад и говорит:
– Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать.
Пугать? Чем она меня может испугать?
Я смотрю на нее исподлобья, одновременно судорожно вытирая штанину, – бесполезная, между прочим, операция, джинсы все равно придется теперь стирать. Элементарная вежливость и офисная мудрость – она же все-таки моя начальница – заставляет меня буркнуть:
– Ничего страшного, всякое бывает. Это просто от неожиданности. Я не слышал, как ты подошла.
Она улыбается:
– Мне часто говорят, что я будто подкрадываюсь. Честное слово – ничего подобного. Я просто так хожу. Привычка.
– Хорошая привычка.
– Да, возможно.
Я смотрю на нее – на нее невозможно не смотреть, особенно когда она так близко и ее вишневые глаза не мигая встречаются с твоими. Я издаю какой-то странный звук, а затем мне удается членораздельная речь:
– Ты вроде хотела со мной поговорить?
Она пожимает плечами:
– Да. На самом деле я хотела спросить, есть ли у тебя планы на ланч на завтра. Если ты свободен, то, я думаю, нам с тобой стоит сходить вместе пообедать. Я вижу, что ты не особенно счастлив – недоволен тем, как все складывается. Это надо обсудить.
Она говорит это сдержанно, холодным деловым тоном. Меня же, наоборот, внезапно настигает вспышка ярости. Кровь бросается в лицо, и раздражение выплескивается в дурацком вопросе:
– Уволить меня хочешь?
Она снова притягивает мой взгляд – чертова гипнотизерша.
– Вовсе нет. Я хочу, чтобы мы с тобой сработались. Мне очень важно, чтобы в команде остался человек, который делал этот журнал с самого начала и знает, каким он должен быть. И я хочу показать, что я не так плоха, как тебе кажется.
Черт бы ее побрал – за ее проницательность и за то, что она сказала это буквально теми же словами, что и Михалыч. Ну, опустив, конечно, фрагмент про «эту бабу».
Мой гнев стихает так же быстро, как вспыхнул. Что мне остается, кроме как согласиться? Я бурчу свое «ОК» и отвожу глаза.
Марина удовлетворенно кивает и подходит к кофейной луже, в которой лежат осколки моей чашки.
– Не кручинься, царевич, по разбитой кружке. Я куплю тебе новую, лучше прежней, – говорит она напевно, явно изображая какой-то сказочный персонаж.
Я невольно улыбаюсь – у нее получается забавно.
Мы вместе наклоняемся над осколками и начинаем их собирать. Я замечаю со странным удовлетворением, что она совершенно спокойно ступает в край лужи своими, вероятнее всего, невообразимо дорогими замшевыми туфлями. Приятно, что ей наплевать на собственные дизайнерские шмотки. Хотя, конечно, почему бы ей беспокоиться – у нее их явно такие кучи, что можно и в кофе наступить, чтобы показать сотруднику свою демократичность. Это прямо-таки безнравственно, чтобы были на свете такие красивые и такие богатые люди.
Черт! Ну что за день сегодня такой неудачный?! Поднимая осколок, я неожиданно глубоко режу о неровный край указательный палец – на подушечке сразу появляется полоска крови. Я снова ругаюсь вслух, торопливо облизывая порез.
Марина резко отодвигается в сторону и отворачивается.
– Что случилось?
Она снова поворачивает ко мне напряженное, еще больше обычного побледневшее лицо и говорит сухо:
– Прости… Я совершенно не выношу вида крови.
Меня посещает странное чувство: мне и смешно, и как-то вдруг тепло на сердце, оттого что эта железная леди не лишена маленьких глупых женских слабостей.
Я улыбаюсь:
– Марина, брось, это же просто порез.
Ей не смешно – ее губы напряженно сжаты.
– Мне плохо даже от одной капли.
Я прячу руку за спину. Это странно, но мне почему-то не хочется, чтобы она сейчас ушла, – а она явно собирается уйти, пятится к выходу в коридор, стараясь на меня не смотреть.
Я спрашиваю мягко – надеюсь, что получается мягко, я вовсе не хочу над ней издеваться:
– А мышей ты не боишься?
Она отошла уже достаточно далеко и позволяет себе кислую усмешку.
– Нет, мышей не боюсь. – Она уже почти ушла, но оборачивается в дверях и говорит напоследок: – Я и крови не боюсь. Я просто не могу на нее смотреть спокойно.
Все – она ушла. И меня охватывает какое-то странное чувство – будто пустоты. Мне ничего больше не хочется – ни кофе, ни курить, ни тем более работать.