— Нет, ну ты представляешь?! — кричала в трубку мама. — Не подпишет соглашение о проживании детей! И хочет Леру вести в суд, чтобы она там сама за себя сказала!
— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, — неразборчиво пробасил Олег, и я представила, будто мама советуется с бегемотом.
— Ну вот, якобы с десяти лет, а не с четырнадцати! Семейный кодекс, говорит, читай. Представляешь? Да что — успокойся?! Возьму детей и все тут. Мы же договорились, Саша мне так и сказал: «На всех твоих условиях!».
— Бу-бу-бу, — глубокомысленно вставил Олег.
— Дескать, неизвестно какое там в Москве жилье, и он против, и пускай органы опеки разбираются!
— Бу-бу-бу.
— Да они же полгода будут разбираться! Пока все бумажки напишут! И свадьбу придется перенести! Я же тебе говорю: минимум два месяца рассматривают дело, а если без соглашения — так хоть три года могут!
Я была вне себя от счастья. Папа нас никому не отдаст! Никакому Олегу. Эта надежда приободрила меня — как будто, наконец, отыскался выход из лабиринта. Я даже перестала обижаться на папу за то, что он нарушил обещание по поводу выходных. Надо поскорее рассказать обо всем бабушке — вдруг она не услышала.
Бабушка сидела в широком плетеном кресле, пила чай и следила за Маркушей, который гонялся за бабочками, размахивая сачком. Иногда ноги заплетались в траве, и он падал на коленки. От этого они окрасились в ярко-зеленый цвет. В такие моменты бабушка приподнималась и кричала ему:
— Я же предупреждала, что упадешь! Давай тихонечко играй!
— Бабушка! Папа не хочет подписывать какое-то соглашение, чтобы мы переезжали в Москву! Может быть, меня даже позовут в суд, и я сама выберу, где жить!
— О, господи, — вздохнула бабушка.
— А что? Ты хочешь, чтобы мы уехали?
— Я хочу, чтобы все были довольны, и у всех все сложилось, — ответила бабушка с тоской.
— Так не бывает, — возразила я и радостно воскликнула: — Поэтому мы все пойдем в суд!
Бабушка горько усмехнулась:
— Судья-то, конечно, лучше всех знает, кому что.
— Ну да! Он же судья. И кстати, кроме него, никто не хочет узнать, что я думаю по поводу переезда. Интересно, он будет в парике? А если женщина-судья? Все равно в парике? И как к нему обращаться? Ваша честь, да?
— Не знаю. Слава богу, я никогда не бывала в суде. Надеюсь, и тебе не доведется, — бабушка наклонилась и повыше натянула лечебные носки. Тут ей в голову пришла замечательная мысль: — А давай-ка посмотрим старые альбомы! Вот что всегда поднимает настроение. Возвращаться в те времена, когда я была молода и аккомпанировала разным певцам!
Бабушка сделала изящный жест, будто бы из старинного танца, и улыбнулась. В юности она была очень красивая — с высокой прической и гладкими, без единой морщинки, щеками. Она сама шила себе платья — в горошек или в полоску, носила крупные бусы и каблуки. Тогда она наверняка не задумывалась, что однажды будет сидеть на террасе в толстых лечебных носках.
— Давай! — согласилась я. — Сейчас принесу!
— И выбирай те, что постарше! — напутствовала вдогонку бабушка. — В таких истертых обложках!
Все воспоминания хранятся в одном-единственном месте — в огромном плетеном сундуке в кабинете, где мама пишет статьи. Там вся история нашей семьи. Какие-то древние выцветшие фотографии, дипломы, документы, папки, поседевшие от пыли. Иногда бабушка роется в сундуке и находит письмо от давно умерших родных, и тогда поджимает губы и раздувает ноздри, чтобы не заплакать.
Этот сундук — наша маленькая полуисправная машина времени, которая умеет отправлять только в прошлое. Отныне и мои родители тоже всего лишь прошлое. А ведь я всегда представляла их двумя деталями одного механизма. Вроде как две руки или два глаза. Если закрыть один глаз, то мир из трехмерного превращается в двухмерный, а одной рукой даже помидор ровно не нарежешь.
К счастью, мама была на работе, и я спокойно взяла ключ от сундука в шкатулке с дорогими перьевыми ручками. Это все подарки маминого отца, моего дедушки. Его уже давно нет с нами, и я толком не запомнила, каким он был, но ручки, которые он дарил маме на каждый праздник, до сих пор сохранились. Ему казалось, что журналистке без ручек не обойтись, хотя мама уже сто лет как печатает все на компьютере.
Вообще-то мама не позволяла мне рыться в сундуке самостоятельно, потому что я могла случайно порвать какую-нибудь ветхую фотографию или газету, но мне же не пять лет, теперь я умею обращаться с ценными вещами и понимаю, как важно все то, что лежит внутри. В конце концов, там заперто и мое прошлое.
Я аккуратно выгрузила относительно новые альбомы и вытащила несколько старых наугад. Какой же все-таки огромный этот сундук — почти что комод! Если его хорошенько просмолить, то можно возить в нем сокровища на корабле.
Бабушка прямо воспрянула духом при виде альбомов, уложила один из них на колени и принялась перелистывать страницы. Она рассказывала мне о каждой фотографии: «Вот я! Студентка училища. А вот мы с твоим дедушкой. Смотри, какая у него была шевелюра! А это уже твоя мама — ей тут три годика. Точная копия Маркуши, правда?». Удивительно, что бабушка когда-то была такой молоденькой, а мама и вовсе размером с Маркушу.
— А ты почти не изменилась! — сказала я бабушке. Она тут же стала меня переубеждать, но ей было приятно услышать такой комплимент.
И вдруг на пол выскользнула пачка цветных фотографий, явно не принадлежащих бабушкиному древнему альбому. Это оказались мамины свадебные фотографии, и мне ужасно захотелось их рассмотреть. Мама была веселая невеста — в коротком пышном белом платье до колен, и с растрепавшимися на ветру длинными каштановыми волосами. Теперь-то она блондинка и стрижется очень коротко, «по-деловому». Невеста прижимала к груди огромный букет цветов и кокетливо улыбалась кому-то за пределами кадра. Ну, то есть ясно — кому. Вспоминает ли она тот счастливый день? Или только и знает, что грезить о свадьбе с Олегом?
— Смотри, бабушка, свадьба!
— Ну-ка, ну-ка! — вытянула шею бабушка.
Я вынула следующую фотографию, и мы обе уставились на нее. Мама танцевала с каким-то черноволосым парнем во фраке и смотрела на него влюбленными глазами.
— Это кто? — не поняла я. — Неужели папа?
Бабушка отняла у меня фотографию и секунд двадцать неотрывно разглядывала ее. А потом сказала:
— Ой, так это же не настоящая свадьба! Это мама в студенческом спектакле играет! А это ее однокурсник!
— А, понятно, — кивнула я, хотя мне вовсе не было понятно. Я ни разу не слышала, чтобы мама увлекалась театром. Ни в институте, ни потом. Она даже никогда не участвовала в наших с папой перевоплощениях, и шарады ей тоже не нравились — она считала, что выглядит глупо, когда изображает «всякую ерунду, которую ей загадывают». А тут она вдруг играет невесту!