— Они не примут ее? Вы хотите сказать, они вернут ее к жизни?
— Коротко говоря, да! Там, в подземном мире покоятся великие таланты. Алек, их миллионы миллионов! Стоит им захотеть, для них не существует ничего невозможного. А что касается моей эпитафии, моя мать перестраховалась, слишком мрачно смотрела на вещи. — Его силуэт начал таять, и теперь свет, проникавший через окно, просвечивал сквозь него еще больше. — А теперь, я думаю, мне пора...
— Подождите! — закричал Кайл, вскакивая на ноги. — Пожалуйста, подождите! Еще один вопрос! Гарри удивленно поднял брови.
— Но мне кажется, я объяснил все достаточно понятно. А если и нет, уверен, что до остального вы сами дойдете. Гарри согласно закивал головой.
— Да, я не сомневаюсь в этом, или мне так кажется. Но почему? Почему вы вернулись, чтобы рассказать мне о случившемся?
— Все очень просто, — ответил Гарри. — Сын займет мое место. Однако он будет обладать собственной личностью, он будет самим собой. И я не знаю, что именно он унаследует от меня, вот и все. Может наступить такое время, когда он, мы, будем нуждаться в напоминании. В одном, однако, я уверен: он будет очень талантливым мальчиком.
Наконец-то Кайл все понял.
— Вы хотите, чтобы я, мы — отдел — присмотрели за ним, да?
— Верно, — ответил Киф, начиная исчезать, превращаясь в мерцающее голубое сияние, как бы состоящее из миллионов тончайших неоновых лучей. — Вы будете опекать его до той поры, пока он не сможет сам позаботиться о вас. О всех вас. Вы справитесь с этой задачей?
Выскочив из-за стола, Кайл протянул руку к мерцающему, быстро исчезающему сиянию.
— О да! Мы справимся!
— Это все, о чем я прошу, — сказал Гарри. — И еще о том, чтобы вы взяли на себя заботу о его матери.
Голубое сияние превратилось в легкую дымку, затем в вертикальную ярко-голубую линию, сократилось до точки, отразившейся в глазах голубым огоньком, и исчезло. Но Кайл знал, что Киф ушел лишь затем, чтобы родиться снова.
— Мы сделаем это, Гарри! — хрипло прокричал Кайл, чувствуя, что по щекам его текут горячие слезы, и не понимая их причины. — Мы сделаем это... Гарри?
Драгошани двигался вслед за линией жизни вампира в прошлое. Но путь его был недолог. Несмотря на краткость путешествия, Драгошани был озадачен и испуган, но в конце ощутил, что снова одет плотью. Да, он обрел тело, но мозг его отличался от того, каким он обладал прежде. Он стал частью кого-то другого, и этот кто-то тоже был слеп — или погребен под землей?
Именно в этот момент его неизвестный хозяин отчаянно пытался выбраться из тесной могилы, из многовековой тьмы жестокого земляного плена.
Времени на раздумья не оставалось, как и на то, чтобы сообщить незнакомцу о своем присутствии. Он вновь почувствовал, что задыхается, что находится на грани забвения. Он испытал достаточно боли и больше не хотел страдать. Поэтому усилием собственной воли он поддержал стремление своего хозяина выбраться на поверхность. Неожиданно земля над их головой раскололась, и Драгошани вместе с хозяином приняли сидячее положение.
Стряхивая с себя землю, они во все стороны вертели головой, оглядываясь вокруг. Была ночь, но высоко в холодном небе, видимые сквозь черные ветви деревьев, ярко светили звезды. Драгошани мог видеть!
Но... это место кажется ему знакомым...
Он сидит наполовину под землей и наполовину над ее поверхностью, а там, в темноте, кто-то стоит и внимательно на него смотрит. Зрение Драгошани проясняется одновременно со зрением хозяина — и испытанное потрясение тяжелым молотом ударяет по все еще смятенному сознанию.
— Я... я могу видеть... тебя! — громко произнес он. Он увидел — он понял! — и ужас вновь потряс крестообразный хребет!
Потом появилась еще одна фигура, стоявшая в темноте, — маленькая и толстая, и тихо воскликнула:
— Да это же вампир собственной персоной! И в следующий момент тело хозяина было пронзено бакаутовой стрелой, которая застряла в нем. Драгошани пронзительно завизжал вместе с хозяином и, так же как и он, попытался вновь зарыться в землю. Но спасения не было, и он это знал.
Он не мог в это поверить! Нельзя же погибнуть вот так!
— Подожди! — хрипло закричал он вместе с хозяином, увидев, что первая фигура подходит ближе, держа в руках что-то ярко блестящее, отражающее свет звезд. — Разве ты не видишь? Это же я!
Но неизвестный не мог понять его, не хотел ждать. И серп, который он нес в руках, сверкнув, нанес сокрушительный удар.
— Дурак! Проклятый дурак! — взревела отлетевшая голова Драгошани-Ференци. И он знал, что это лишь одна из многих Мук, многих смертей на вечной красной петле его существования в бесконечности Мёбиуса. Подобное уже происходило прежде, происходит в эти мгновения и, будет происходить снова... и снова... и снова...
И вновь его дрожащие окровавленные губы прошептали:
— Дурак!
Но это последнее слово было обращено к самому себе...