Чем дальше, тем больше он убеждался: этот мальчик должен быть на его стороне. Обязательно. Потому что характер у него точно такой же, как у Хозяина. Один в один. Такой человека стопчет, как кабан – травку. Когда вырастет, разумеется. Вот за что Хозяин его к себе приблизил, вот за что он его взял… Да неужели?!! Не может такого быть: он же – блондин! А, с другой стороны, почему «не может»? Мало ли что там у Хозяина под Царицыным было. Мог и с немкой… того. Вот и получился такой вот Сашенька Белов. А на самом деле – Сталин… Хотя – нет. Этому – всего четырнадцать, значит, должно было это случиться не раньше двадцатого – двадцать первого… И что? Кто-нибудь может точно сказать, что Хозяин в двадцать первом с какой-нибудь интернационалисткой-коммунисткой ни-ни-ни?! Ась?! То-то… Так что будем с Сашенькой дружить, будем ему помогать, подсказывать, угождать… И все у нас получится!..
– Ой, Саша, спасибо! Я так наелась! – Светлана ухватила Белова липкой ладошкой за пальцы и потянула к себе. – Вот ты – настоящий брат, не то что некоторые!
И она показала Василию язык.
Светлана слопала аж три порции мороженого, Василий и Артем ограничились двумя, а Саша и вовсе съел только одну, да и ту толком не доел. Нет, нельзя сказать, что мороженое в «Метрополе» ему не понравилось, но оно было уж очень не таким, к какому он привык в детстве. Хотя то и было советское – вкусное и натуральное. Это же мороженое было приторно-сладким и очень жирным. Кофе тоже оказался непривычным: сильный аромат странно сочетался с какой-то непонятной кислинкой и странным, неприятным привкусом…
– Скажите, пожалуйста, – Саша тронул за руку официанта, который убирал вазочки со стола. – А какой это сорт кофе?
– «Наша марка», первый сорт, – ответил официант, ничуть не удивившийся вопросом. Посетители иной раз и не такое спрашивали.
– Вы не поняли, – снова спросил Белов. – Я имел в виду сорт кофе. Арабика, робуста, либерика?
– Ну, я же сказал – «Наша марка», – терпеливо пояснил официант. – Хороший кофе, и цикория всего четверть.
На такое объяснение Сашка только хмыкнул. В голове его вдруг всплыло: «Свежесть бывает первая, она же – последняя…» М-да, в СССР кофейное дерево не растет, вот и получайте, товарищи, что есть. Еще спасибо скажите, что это цикория – двадцать пять процентов, а не кофе…
Он положил на стол две бумажки по три рубля, предварительно незаметно извлеченные из чемодана. Официант смахнул деньги и умчался за сдачей. «А вот интересно, – задумался Белов. – Тут “на чай” принято оставлять, или как?» Но его размышления были прерваны возвращением официанта, который принес сдачу до копеечки, высыпал ее на стол и удалился, явно не ожидая продолжения. «Нет – так нет!» – решил Саша и встал из-за стола:
– Ну, что – в ЦУМ? За обмундированием?
Возражений не последовало, и вся компания бодро потопала на выход.
Сашу Паукер догнал у самых дверей и доверительно шепнул ему в самое ухо:
– Не надо рассказывать товарищу Сталину, что вы были в ресторане. Он этого не любит…
Белов мгновенно остановился, обернулся и некоторое время изучал Паукера внимательным, чуть насмешливым взглядом. Затем произнес:
– Благодарю вас, товарищ Паукер, но я не думаю, что соврать моему приемному отцу – хорошая идея.
И с этими словами он отправился догонять ушедших вперед ребят, оставив Карла Викторовича размышлять над тем, какие же отношения действительно связывают этих двоих людей – Хозяина и «удивительного мальчика»?..
К главному входу в ЦУМ они подошли почти одновременно с тем, как Вера Степановна вышла им навстречу. Она снова кинулась обнимать Сашу, потом потащила ребят за собой в магазин, воркуя, что вот сейчас она их покормит, а потом уж они ей расскажут, где это ее Саша два дня пропадал? Паукер пошел было за ними, но его внутрь магазина не пустили, а на его стук и требование открыть, невнятный голос буркнул из-за двери, что магазин закрыт на обед и что приходить надо «опосля». И лишь после того, как Карл Викторович добрых пять минут колотил сапогом в закрытую дверь, к нему вышел милиционер. Увидев сунутое в нос удостоверение, он тут же пропустил Паукера внутрь и выслушал его сбивчивые объяснения, но помочь ничем не смог. Он не имел ни малейшего понятия о том, куда прошли дети и что это были вообще за дети. Его просто в тот момент не было у дверей.
Карл Викторович был готов схватиться за голову: мало того что этот безобразный Власик оттеснил его от Хозяина, так еще и он сам, вместо того чтобы доказать свою полезность и незаменимость, умудрился потерять сталинских отпрысков! От бессилия он наорал на ни в чем не повинного дежурного милиционера, пообещал ему все кары небесные и уже собирался звонить на Лубянку, просить помощи, когда вдруг откуда-то сбоку раздался голос:
– Дядя Карл! Дядя Карл! – Паукер завертел головой, но откуда его зовут, понять не мог. А голос раздавался где-то поблизости. – Дядя Карл! Ну голову же поверни!
Наконец, Карл Викторович сообразил. Внизу, куда вела маленькая, узкая лесенка, открылась дверь, и оттуда его звал Василий:
– Дядя Карл! Ступай скорее сюда!
Паукер быстро спустился, мельком отметив, что Василий переоделся в какой-то новый, военизированный костюм из отменной диагонали. Он незамедлительно отвесил комплимент сыну Хозяина:
– Ну, ты, Васенька, прямо – командарм! Семен Михайлович, Климент Ефремович и ты! – и с этими словами он, согнувшись, нырнул в складское помещение ЦУМа.
Тут было царство вещей. Стеллажи с отрезами, стеллажи с костюмами, стеллажи с обувью, какие-то тюки, мешки, громоздящиеся под потолок коробки, короба, ящики… Паукер покачал головой и в восхищении цокнул языком. Вот это – да! А он-то, он… вымаливал, выклянчивал, угрожал, требовал, чтобы привезли из-за границы французское, немецкое, английское… Дурак! Вот с кем надо было дружбу заводить: с работниками Мосторга! Впрочем, еще не все потеряно… И он поспешил вперед, туда, где раздавались возмущенные взвизгивания Светланы.
Ему открылась удивительная картина: посредине узенького закутка стояла крупная женщина, что называется – «в теле». В руках она без малейшего усилия держала штуку темно-зеленого шевиота. От штуки материи тянулся хвост, которым была по талии обмотана Светлана, а рядом суетился маленький сухонький старенький еврейчик, присюсюкивавший набитым булавками ртом: «Вот, а теперь, барышня, сейчас повернемся… от именно… Здесь барышне удобно? А здесь?» При этом он закалывал ткань булавками, то тут, то там подхватывая складки.
– Это что же тут такое? – начал было Паукер, но осекся, сообразив: здесь творится таинство одевания.
Еврейчик тем временем закончил суетиться и, полоснув ножницами, куда-то исчез, чирикнув напоследок: «Таки пять минут – и барышня будет довольна». Где-то застрекотала швейная машинка, а крупная женщина подошла к Светлане и пригладила ладонью ее растрепанные волосы:
– Вот, Светочка, а ты огорчалась: «Юбочки нет!» Сейчас Израиль Моисеевич тебе такую юбочку сделает – все артистки от зависти поумирают.