– В каком смысле драться? – туго соображал Карпатов.
– Ну, это, бой… – пустился в пространные объяснения Миша. – Борьба. Шурави и афганец. Кто кого сможет, это, побить, тот и самый сильный. Ты командир. Кто будет драться?
– Никто не будет драться, – процедил Карпатов.
– Давай я, – предложил Глотов. – Будь что будет. Накостыляю этому оболтусу.
– Никто не будет драться, – повторил Карпатов. – Так и скажи своему боссу, – бросил он Мише.
– А ты кто такой? – Глотов неласково посмотрел на него. – Я тебя не знаю. Познакомимся?
Миша поднял полы халата, засеменил к губернатору, склонился над ним. Тот выслушал, загадочно улыбнулся и что-то сказал Мише.
Переводчик вернулся и вкрадчиво поведал:
– Господин губернатор говорит, необходимо драться. Крайне необходимо надо. Он говорит, если победили – вас отпустят. Он так и сказал – победили, идешь домой все. Вещи, самолет…
Возникла пауза, летчики оторопело смотрели на застывшего чемпиона Азии, на губернатора, на Мишу.
– Пойду драться, – решился Глотов. – Карпатов, скажи им. Буду драться, пока не убью эту гадину, пока кишки из нее не выпущу.
– Нет, – заявил Карпатов. – Я сам. А ну, расступись, мужики.
Свободы не будет. Это ясно как божий день. Неужели они настолько отупели, что не понимают элементарных вещей? Он уже привык подставлять голову под своих и чужих, глотать обиды, терпеть унижения.
Гудела толпа. Они стояли напротив, поедая друг друга глазами – высокий плотный Карпатов и маленький каратист, казавшийся рядом со здоровым россиянином ничтожным тушканчиком. Толпе это не нравилось. Мужчины свистели, кричали что-то грозное, потрясали кулаками.
Залихватски засвистел Витька:
– Вмажь ему, Владимир Иванович! А то с нами ты сильный!
Каратист подошел, поклонился, протянул руку для пожатия. Глаза его были пустые, болотные, какие-то вязкие, тонкие губы плотно поджаты. Карпатов отозвался на рукопожатие, не выдержал взгляда, отвернулся и растерянно посмотрел по сторонам. Он мог бы, конечно, одним ударом свалить голубоглазого карлика.
Каратист отошел, принял стойку. Вновь загудела толпа.
– Владимир Иванович! – сорванным от возбуждения голосом вопил Витька. – Товарищ командир! Вмажьте ему!
– Карпатов, убей его на хер! – орал Глотов. – По горлу его бей! По горлу!
– Товарищ командир, товарищ командир! – визжал Вакуленко.
– Я все прощу, Владимир Иванович! – кричал Серега. – Я все прощу, ты только сделай из него отбивную!
Толпа, затаив дыхание, подалась вперед. Крепыш примеривался, куда ударить. Он подходил ближе, виляя из стороны в сторону.
Карпатов стоял с опущенными руками, исподлобья взирал на соперника. Каратиста это немного обеспокоило, он остановился за пару метров, всмотрелся в глаза соперника.
Парень что-то понял, опустил руки, подошел вплотную и процедил практически без акцента:
– Ты что, летчик? А ну, давай дерись! В штаны навалил? – Он толкнул Карпатова в плечо. – Дерись, иван, оглох, что ли? Свободу же получишь.
– Я похож на человека, навалившего в штаны? – тихо спросил Карпатов. – Ты что, парень, русский?
– Я не русский, – злобно процедил крепыш, – Я мусульманин, понял? А кем я раньше был, тебя не заботит, поганый инородец! – выхаркнул он. – Вонючая свинья! Трусливая баба! Сволочь, пьяница, вор! Грязный убийца!
– Нет. – Карпатов покачал головой и грустно улыбнулся. – Ты, парень, точно русский. Сам переметнулся или ранен был? Ну и как оно – вдали от родных березок?
– Дерись, сука! – Крепыш размахнулся, ударил соперника по лицу.
Карпатов отступил, по губе заструилась кровь. Улыбка не сходила с его лица.
– Карпатов, ты что творишь?! – Глотов взвился, как флагшток на рее. – Не стой, начисти ему рыло!
Бесновалась и орала толпа, свистели дети. Каратист прыгал вокруг Карпатова, примериваясь ко второму удару, а тот стоял и улыбался, убрав руки за спину. Крепыш завизжал от возмущения, подпрыгнул, ударил во всю силу. Ахнули зрители. Карпатов качнулся, лицо его перекосилось, но он не упал.
– Дерись, иван! – истошно завопил крепыш, отпуская третью затрещину.
Карпатов не падал. Ему пришлось расставить ноги. Смолкли крики. Растерянные летчики тупо смотрели, как разъяренный заморыш избивал их опального командира.
У парня иссякло терпение. Он взбесился, отскочил, разбежался и ударил пяткой с разворота в грудину с такой мощью, что Карпатов просто отлетел на пару метров. Он треснулся затылком и уже не слышал ни рева толпы, ни дружной матерщины своих соотечественников.
Открыв глаза, Владимир Иванович увидел двух ангелов, склонившихся над ним.
«Полетели», – с облегчением подумал он.
В затылке обосновался огненный еж, глаза переполняла страшная боль. Ангелы трансформировались в кислых Витьку и Вакуленко. Первый шмыгал носом, рукавом вытирая сопли, второй покачивал головой.
– Очухався, герой?
Витька поднес к губам Карпатова горлышко пластиковой бутылки. Он сосал, пока не опустошил ее полностью. Кажется, порядок. Травм, несовместимых с жизнью, не обрел. Поболит и перестанет.
– Что же вы, Владимир Иванович? – У Витьки дрожал голос. – Как же это так? Да вы же этого обормота одним ударом могли успокоить. Эх!.. А если сами не захотели, почему Глотову не дали? Он бы смог. Или вон Серега…
Карпатов приподнялся. Ни Глотова, ни Сереги. И это правильно. Он потрогал шишку на затылке, пополз к сумке, где в боковом кармане покоилась походная аптечка, высыпал на ладонь две таблетки анальгина.
– Ну, почему, Владимир Иванович? – настаивал Витька. – Не поверю, что вы струсили. Он же вас избивал, как… макет какой-то! Почему вы не дали сдачи? Хотя бы для вида?
– Прости, Витька, мне мамка в детстве драться не велела.
Ночью он очнулся от чудовищного храпа в соседней каморке. Гремело так, словно в подсобке ночевал похмельный эскадрон. Ядовитая луна освещала комнату. Витькиного матраса нигде не было. Все ушли в каморку – даже Витька, державшийся дольше всех. Карпатов затаил дыхание, прислушался к ощущениям. Голова еще побаливала. Но, кажется, обошлось.
– Ничего, – прошептал он. – Мы еще поживем. И вы, ребята, поживете.
Перед рассветом Карпатов вышел во двор, делал разминку, бегал восьмерками по острому гравию, доводя организм до изнеможения. Он остановился у калитки. Она была заперта снаружи, но уже достаточно разболталась, между створкой и забором образовалась дюймовая щель.
Во двор соседнего дома хромающий мужчина привел молодую, судя по фигуре, женщину. Она была в голубой парандже, шла неровно, спотыкалась. Мужчина посадил ее посреди двора, цепью приковал к большому камню, постоял над ней, задумчиво лохматя бороду, ударил ногой по бедру. Женщина качнулась.