Помотав головой, Сергей отогнал несвоевременные мысли: сейчас он вовсе не в будущем, а в том самом героическом прошлом! И вокруг него – живые люди, его бойцы, а не бездушные скупые строки на мониторе, отображающие запрос в архив МО. И только от него зависит, как скоро в базе данных появится (или не появится) еще одна короткая безысходная надпись «погиб», «пропал б/в», «выбыл из состава»…
В целом из боя батальон вышел с минимальными потерями: не зря все утро в землю зарывались. Да и отступили вовремя, не позволив немцам перепахать позиции снарядами. Из доклада ротных выходило, что невосполнимые потери составили 49 человек, включая и тех, кто остался прикрывать отход, – по вполне понятным причинам, всех их тоже записали в погибшие. В число погибших попали и четверо взводных. А вот раненых, как ни странно, оказалось не столь много – около 30, тяжелых из которых всего восемь человек.
– Уже семеро, – тусклым голосом произнес военфельдшер, мельком взглянув на комбата. – Еще двое умрут в течение часа, снять болевой шок и восполнить кровопотерю мне в подобных условиях нечем. Остальным необходима госпитализация уровня медсанбата до исхода текущих суток, иначе тоже не жильцы. – И отвернулся, словно все происходящее его вовсе не касалось.
– Спасибо, товарищ военфельдшер, – поблагодарил Кобрин, не акцентируя внимания на столь явном нарушении субординации. – Вы пока свободны, ступайте к раненым, а чуть позже мы с вами обязательно поговорим.
– Добро, товарищи лейтенанты, продолжаем. Что с оружием и боеприпасами? Особое внимание прошу уделить исправности минометов и пулеметов. Слушаю.
С матчастью все оказалось даже лучше, чем ожидал Сергей, по извечной армейской привычке всегда предполагающий худшее (чтобы потом не пришлось разочаровываться): мин израсходовали примерно треть, стрелковых боеприпасов осталось значительно больше. Несмотря на то что пулеметчики не жалели патронов, отстрелять успели только по две полные ленты. Минометы – за исключением оставленного в заслоне – уцелели все восемь, «максимов» потеряли три штуки. Но, учитывая три принесенных пограничниками «ДП-27», потерю, можно так сказать, восполнили. Ручной пулемет – конечно, не полноценный станкач, пусть и морально устаревший к этому времени, но тоже неплохо, особенно в условиях маневренной атаки или засады. Тем более что патронов пока достаточно, каждый второй красноармеец по невскрытой цинке на плече тащит. Остальные перли ящики с минами. А вот с гранатами оказалось хуже всего: если раскинуть на всех имеющийся запас, получалось по одной-две штуки на бойца. Впрочем, пока имеются исправные минометы с боекомплектом, это непринципиально.
Распорядившись накормить бойцов сухпаем и заняться обслуживанием оружия, Сергей отпустил лейтенантов и несколько минут изучал карту, после чего подозвал пограничника с Зыкиным.
– Ну, что думаете, товарищи? – Кобрин ткнул в карту карандашом. – Мы сейчас примерно вот здесь. Где немцы, мы точно не знаем, где наши – тоже, связи нет ни с полком, ни с дивизией. Как я уже говорил младшему лейтенанту, – он коротко кивнул Зыкину, – ждать подхода войск второго эшелона не просто глупо, но даже преступно. Погубим бойцов, задержав продвижение противника максимум на несколько часов. Потому исходить следует из того, что помощи в ближайшие дни не будет. Какие у кого мысли? Авдеев, давай ты первым. Расскажи, как повоевали?
Помолчав, пограничник осторожно, чтобы не вызвать нового приступа головокружения, мотнул головой:
– Ну, как повоевали? После вашего предупреждения мы успели вывести из расположения почти всех и занять опорные точки укрепрайона. Когда немцы пересекли границу, встретили их во всеоружии, но они быстро поняли, что обстреливают пустые казармы, и перенесли артогонь на нас. У них, сволочей, похоже, все цели были заранее распределены, огневые карты по квадратам составлены, даже пристреливаться не пришлось, с первого залпа накрыли. А может, корректировщики поработали, откуда мне знать? С полчаса крепко долбили, почти четверть бойцов там полегли, два ДОТа гаубицами расколотили. Держались сколько могли, затем отступили в указанном направлении, как было оговорено. Прошли болотами, немец не преследовал. Ждали ракеты, как дождались, так и атаковали. Все, собственно. А касательно вашего вопроса? Не знаю, товарищ капитан, я ж просто пограничник, какие у меня могут быть мысли?
– Ясно, – кивнул Кобрин. – Витя, а ты чего умного скажешь?
Тяжело вздохнув, Зыкин пожал плечами:
– Командир, ну что я могу посоветовать? Понятно, что не драпать нужно, а сражаться, отпор сукам давать. А вот как? Тут тебе виднее. Если б хоть связь имелась, а так…
– Вот именно, что связь… – задумчиво хмыкнул тот. – Причем сразу с Генштабом. Ладно, еще 40 минут отдыха, ступайте оба. Витя, пройдись по ротам, погляди-послушай, что бойцы говорят, какие настроения – и все такое-прочее, не мне тебя учить. С ротными в неформальной обстановке переговори, на взводных одним глазком глянь. Комиссара у нас на данный момент не имеется, вот и займись. А ты, Андрей, – обратился он к пограничнику, – прямо сейчас ступай к доктору, пусть осмотрит. Не спорь, – заметив на лице Авдеева гримасу несогласия, Сергей чуть повысил голос: – Это приказ! Который, ежели помнишь, не обсуждается. Под твоим командованием семь десятков рыл, свалишься – кто командовать станет? Снова я? Обойдешься, мне своих забот хватает. Все, выполнять.
Проводив взглядом подчиненных, Кобрин негромко выругался себе под нос. А ведь и на самом деле, что дальше? До сего момента все было более-менее понятно: вывести людей из-под первого удара, занять подходящую позицию, притормозить немцев и организованно отойти. Все четыре пункта на данный момент выполнены. Причем выполнены достаточно успешно: задержать на несколько часов одну их передовых механизированных групп вермахта, потеряв не больше полусотни бойцов и уничтожив в два с лишним раза больше солдат противника – весьма неплохо для первого дня войны! Но вот дальше-то что? Самое печальное, на то, чтобы подумать об этом, у него банально не было времени – от слова «совсем». Уж больно быстро развивались события сегодняшнего утра.
На данный момент понятно одно – пока эти самые события идут именно так, как и было в реальной истории: подразделения 27-й стрелковой дивизии снова сражаются разрозненно и не имея связи между собой. За исключением его батальона, разумеется. К чему это приведет – известно: через три дня дивизия перестанет существовать как боевая единица, почти в полном составе сложив головы к 25 июня. Идти по проторенному пути? Ага, прямо сейчас! Не для того его в далекое прошлое закинули, чтобы чужие ошибки повторять. А вот учиться на них – другое дело. Еще бы разобраться, какой путь его, а какой – нет… Поскольку пока понятно только одно: нужно идти на соединение с любым крупным и сохранившим достаточную боеспособность соединением Красной Армии, способным встать в глухую оборону и продержаться хотя бы несколько дней, изматывая наступающих гитлеровцев. А в последний момент грамотно – вот как сегодняшним утром – отступить, не позволяя фрицам замкнуть кольцо окружения и запирая несколько тысяч бойцов в очередном котле, выход откуда или в плен, или в безымянную могилу. Первое, впрочем, отнюдь не исключало второго. О том, как обращались с советскими бойцами в фильтрационных лагерях лета 41-го и скольким оттуда удавалось выбраться живыми, Сергей помнил: за время обучения капитан изучил не один десяток воспоминаний прошедших этот ад очевидцев…